Он чувствовал себя виноватым и перед сыном и перед Надей, тем более что она, словно приняв решение не тревожить его, решительно ничего не говорила по этому поводу. Вообще Надя последние три дня была с ним очень ласкова, душевна и всей своей повадкой напоминала ему те времена, когда во фронтовом госпитале он ежесекундно ощущал ее верную поддержку.
В пятницу без четверти два он все-таки вышел из больницы и сел в троллейбус, который довозил до самой школы.
В школьном вестибюле было пусто. Сверху доносились сдержанный шум детских голосов и неуверенные звуки настраиваемой скрипки. Гардеробщица окликнула его:
— Вам кого надо, гражданин?
Он, с непривычки запнувшись, назвал дочку по имени и отчеству:
— Это товарища Мухину? Сейчас вызову, раздевайтесь.
Пока он снимал пальто, Светлана сбежала вниз по широкой и отлогой лестнице, устланной двумя параллельно идущими ковровыми дорожками.
— Ты? Вот уж нежданный гость!
Какая-то девочка торопливо прошла мимо них к лестнице, держа за шнурки папку с нотами. Папка раскачивалась в такт ее шагам.
— Здравствуйте, Светлана Ильинична!
Девочка уже ступила на первую ступеньку, но Светлана остановила ее:
— Я, может быть, немного задержусь. Пусть Петя Степняк начинает то упражнение, которое было задано к прошлому занятию.
— Которое он тогда не выучил? — девочка серьезно и доверчиво глядела на учительницу.
— Да, то самое. Ты ведь сможешь его проверить?
— Смогу, Светлана Ильинична.
Илья Васильевич живо представил себе, как эта аккуратно причесанная, деловитая девчурка входит в класс и говорит Петушку: «Светлана Ильинична велела тебе…» и как Петушок оттопыривает нижнюю губку: «А я не хочу, чтоб ты проверяла!» Вот и готово — обида, оскорбленное самолюбие. Неужели Светлана не понимает?
— Первая ученица? — суховато спросил он, кивая вслед девочке.
— Нет, просто они с Петей дружат. Вообще-то очень способная девочка, но дома у нее нет инструмента, негде заниматься. Она остается здесь после уроков.
— Могла бы приходить к нам…
— Не знаю, — медленно сказала Светлана.
Она провела его в маленький буфет, соединенный аркой с вестибюлем. Сейчас здесь было пусто. Пять столиков, накрытых клетчатыми бело-розовыми клеенками; стойка, где под стеклом высились горкой жареные пончики, булочки с маком, дешевая карамель, вафли в пачках. Стояли бутылки с кефиром и воткнутые один в другой бумажные стаканчики. Буфетчицы не было.
— Тетя Саша пошла на кухню за бутербродами. Сейчас вернется. Садись. Хочешь есть? — Светлана выбрала столик в углу, у окна.
— Нет. А ты?
— Я возьму кефир. — Она посмотрела отцу в глаза. — Что-нибудь случилось?
— Ничего, Ты же сама вызвала повесткой родителей.
Светлана снова удивилась:
— Но ведь третьего дня была бабушка. Разве ты не знаешь?
— Варвара Семеновна?!
Только теперь Степняк сообразил, почему Надя прекратила разговоры о музыкальной школе. Но не сказать, что Варвара Семеновна ездила сюда вместо него? Поставить его в такое глупое положение? Черт побери эти бабьи фокусы!
Светлана, по-видимому, угадала мысли отца и великодушно объяснила:
— Она говорила, что у тебя какие-то неприятности в больнице и ты пропадаешь там круглые сутки. Очень разумная женщина.
— Да, — Степняк облегченно перевел дыхание. — А зачем все-таки ты…
За стойкой появилась буфетчица.
— Сейчас! — Светлана легко поднялась, прошла к стойке и вернулась с бутылкой кефира в одной руке и двумя бумажными стаканчиками в другой. — Может быть, выпьешь все-таки?
Степняк, не отвечая, глядел на дочь. Они всегда встречались на улице, и здесь, без пальто, она показалась ему очень повзрослевшей, раздавшейся в плечах и в бедрах.
— Ты толстеешь, Светка!
— Толстею? — Она легонько засмеялась и аккуратно разлила кефир по стаканчикам. — Значит, толстею? А еще врач!
Он недоуменно поднял глаза:
— При чем тут моя профессия?
— При том, что месяцев через пять ты будешь дедушкой.
— О-о!
Его даже бросило в жар. Светка беременна! Светка будет матерью! А чему, собственно, удивляться? Она уже два года замужем. Но где они будут жить? Ведь никто не сдаст комнату молодой паре с грудным ребенком.
И опять Светлана угадала мысли отца:
— Пароходство дает Алексею комнату в Горьком. Может быть, и придется уехать.
— А твоя работа? Или надумала осесть дома?
Признаться, он не представлял себе Светлану, занятую только семьей, ребенком, домашними делами. Ему всегда казалось, что Светлана взяла от него неуемную страсть к общественной жизни. Но что, в общем, он знает о Светлане? Женщины — странный народ. Если бы во время войны, в госпитале, кто-нибудь сказал ему, что Надя откажется от работы, он бы только посмеялся. Тогда это представлялось ему немыслимым. А она очень легко, без всяких переживаний, ушла в свою семейную норку и, кажется, ни разу не пожалела.
— Ну, сначала будет отпуск, — услышал Степняк спокойный голос дочери, — а потом — ведь и в Горьком есть музыкальные школы.
— Значит, решаешься расстаться с Москвой?
Ему вдруг стало тоскливо.
И снова, уже третий раз за эту короткую встречу, Светлана ответила так, словно он сказал вслух о своих ощущениях: