Вам доверяются люди

— Ах, какие дела! воскликнул Рыбаш. — И что же, за все время это была единственная операция на сердце?

— Нет, — ответил Гнатович, — не единственная, и все удачные.

— Так расскажите же, расскажите толком! — нетерпеливо потребовал Рыбаш. — Еще расскажите. Нет ничего интереснее грудной хирургии. Тут такие перспективы, понимаете…

— Вообразите, понимаю! — слегка улыбнулся Гнатович. — К сожалению, сейчас нет времени рассказывать подробно. Впрочем, кое-что…

Он добавил несколько очень существенных деталей и услышал довольную реплику Гонтаря:

— А Р-рыбаш т-так именно и д-делал!

Роман Юрьевич живо повернулся, — этот очкастый паренек с мальчишески тонкой шеей и с копной черных волос понравился ему еще в ту минуту, когда решительно заявил, что именно из-за его, Гнатовича, присутствия Окунь порочит товарищей. Не всякий, далеко не всякий, при первой встрече с начальством решился бы сказать: «Вы не правы».

— Тоже поклонник грудной хирургии? — спросил Гнатович у Гонтаря.

— Нет, м-меня больше интересуют опухоли, — сразу увядая, ответил Наумчик; он не любил говорить о себе.

— Откуда же вы знаете, как именно делал Рыбаш?

Наумчик скупо пояснил:

— М-мы п-помогали д-друг другу в в-виварии.

— А у вас и виварий есть? — заинтересовался Роман Юрьевич.

— Маленький! — быстро сказал Степняк, вспоминая, сколько допекала его из-за этого вивария Таисия Павловна.

— Ладно, заглянем и в виварий! — бодро пообещал Гнатович, потирая руки.

Конференция окончилась довольно поздно; вопросам к Гнатовичу, казалось, не будет конца, и Степняк, полагая, что старик устал, решительно объявил:

— Надо, товарищи, и честь знать.

Но, когда собравшиеся разошлись и в кабинете остались только Гнатович, Степняк и Лознякова, выяснилось, что старик отнюдь не устал и вовсе не собирается уходить. Он сказал Юлии Даниловне, что ужинать будет с ее печеночниками и язвенниками («Надо же попробовать, чем вы их потчуете!»), походит по отделениям, посидит в приемном и, если успеет, заглянет в виварий.

— Я так уж решил, — объяснил он, — весь день до ночи проведу в новой больнице.

— Хотите быть во всеоружии к разбору моего конфликта с Таисией Павловной? — напрямик спросил Илья Васильевич.

— И это! — согласился Роман Юрьевич.

Степняк положил руку на трубку телефона.

— Тогда, разрешите, я предупрежу жену, что задерживаюсь…

— Нет, нет! — Гнатович снова снял очки; очевидно, они изрядно досаждали ему. — Вам задерживаться ни к чему. Предпочитаю ходить без почетного эскорта.

Степняк повел плечами:

— Как угодно.

— Не ершитесь! — ответил своим любимым словечком Роман Юрьевич. — Вы ведь, наверно, тоже не любитель всяческих гидов?

Илья Васильевич не удержался от улыбки. Гнатович, пожалуй, не только внешностью был похож на Калинина. Тот, по рассказам, тоже не жаловал чересчур усердных провожатых.

— Не любитель. Просто беспокоюсь, как вы отсюда будете в темноте выбираться. Видели, что сделали с мостовой? Ни пройти, ни проехать!

— Давно это?

— Нет, но, кажется, надолго.

— Ладно, — сказал Гнатович, — постараюсь не сломать шею.

Чуть покачивающейся, утиной походкой Роман Юрьевич отправился в приемное отделение, а Степняк и Лознякова еще несколько минут разговаривали в вестибюле.

— Понравился? — спросила Юлия Даниловна.

— Ничего как будто, — осторожно сказал Степняк.

— Не «ничего», а прекрасный человек: умный, справедливый, честный. Неужели не почувствовали?

— Боюсь ошибиться… — он пристально взглянул на Лознякову: — А вы отчего сегодня такая… встревоженная? И молчали все время.

— Сначала из-за Окуня: очень уж противно и стыдно было перед Гнатовичем. А потом действительно встревожилась.

— Из-за Гнатовича?

— Из-за Львовского. Вы слышали, как этот мерзавец сказал, что Львовский клянчил у него тысячу…

— Ну, слышал. Львовский и у меня просил, да я обезденежел — жена всякого барахла накупила.

— Нет, — озабоченно сказала Лознякова, — вы понимаете, до чего ему нужно, если он даже к Окуню обратился?! Это он только с отчаяния мог.

Степняк не принял всерьез слова Лозняковой.

— Ну-ну, Юлия Даниловна, мало ли какие обстоятельства бывают… А вы уж сразу — с отчаяния! Не ждал от вас такой женской паники!

Лознякова задумчиво покачала головой.

— Хорошо, если так… Да, слушайте-ка, чуть не забыла: девятого обязательно приходите к нам с Надеждой Петровной. Сергей просил предупредить заранее, чтоб никаких отговорок.

Впервые Лознякова приглашала к себе домой. Степняк подосадовал в душе, что не опередил ее.

— С удовольствием, — медленно сказал он. — Но почему именно девятого? Чье-нибудь рождение? День свадьбы?

— Эх вы! — Лознякова сделала насмешливую гримаску. — Девятое мая… не соображаете? Девятое мая — День Победы. Пятнадцать лет, как кончилась война. Не пора ли встретиться старым фронтовикам?

У Степняка по спине побежали мурашки.

— Действительно, пятнадцать лет!.. Невероятно…

Он сделал шаг к зеркалу в гардеробной и с недоверчивым испугом стал вглядываться в свое лицо. Лицо было привычное, еще не тронутое старческой вялостью. Но волосы… волосы… А ведь пятнадцать лет назад он был чернее Наумчика.