— А мы пока осмотримся. Никогда ещё не был в настолько популярных столичных гостиницах, — откровенно насмехается Валера и тащится прямо со всеми моими вещами вдоль по коридору, не дожидаясь возмущённых воплей не успевшей опомниться девушки.
Ну, он хотя бы со всеми такой наглый, а не только со мной — уже неплохо.
— Туда нельзя! — неожиданно очень громкий визг раздаётся за нашими спинами. За нашими, потому что я рефлекторно семеню то ли вслед за Валерой, то ли за своими пакетами с драгоценными костюмами в его руках.
— Да я на минуточку! — бросает он администратору через плечо и уверенно толкает первую же приоткрытую дверь.
А за ней комната, по размерам сопоставимая с кухней в его квартире. Я теперь вообще всю свою жизнь, наверное, буду сравнивать помещения именно с той чудесной, огромной, просторной кухней, разбившей моё сердце.
У дизайнеров этой гостиницы настоящий талант, потому что я бы поспорила, что нельзя будет разместить на пятнадцати квадратах больше четырёх кроватей, но у них получилось впихнуть целых шесть. Двухъярусных. Оставив расстояния между ними такими мизерными, что туда вряд ли поместится даже самый маленький из моих чемоданов.
— У молодого поколения рязанцев очень своеобразные представления о «милом доме», — своё скептическое замечание он дополняет, подцепляя пальцем кусок вспухшей и полопавшейся на входной двери плёнки.
— Мне подходит! — из принципа встаю в позу я, упрямо скрещивая руки на груди и глядя на него с вызовом.
И это отчасти правда - с моими финансовыми возможностями на люкс в Мариотте рассчитывать не приходится, тем более из-за объявленного в стране траура все договорённости о выступлениях откладывались ещё минимум на неделю.
— Вы не имеете права здесь находиться! У нас нет мест! — начинает голосить и размахивать руками прибежавшая к нам администратор.
— Тссс! — шипит на неё Валера и кивает на совершенно пустые, даже не заправленные бельём кровати. — Вы сейчас разбудите своих воображаемых постояльцев!
— Мы закрыты! — идёт она ва-банк, почему-то с неприкрытой ненавистью глядя именно на меня. Жаль, у меня не столько наглости, чтобы сказать, что я не виновата и он сам за мной притащился.
— Какая жалость! Пойдём, Рязань, нам здесь не рады.
— Вы! Ты! Ты совсем уже..! — не выдерживаю и взрываюсь я, нагоняя его только на улице и останавливаясь на крыльце, чтобы хотя бы психологически стать чуточку выше. — Хватит меня так называть! Это… это… дискриминация! То, что ты москвич в каком-нибудь там поколении вовсе не даёт тебе право с пренебрежением отзываться о других!
Он лишь быстро оглядывается на меня, хрюкает от смеха и начинает снова утрамбовывать мои пакеты к себе в багажник.
А мне вот не то, что не смешно: плакать хочется. Я столько лет грезила осуществлением своей мечты, всё откладывала и откладывала поездку в Москву, соглашаясь со всеми разумными доводами. Сначала получила нормальное образование, — для подстраховки, — сама заработала деньги, не став брать настойчиво предлагаемые тётушкой накопления, долго готовила репертуар и старалась придумать что-нибудь эффектное, интересное для каждого своего номера.
А теперь что? Всё насмарку. Москва будто безжалостно выпинывает меня обратно домой стараниями вот этого громко смеющегося мужчины.
— И куда я теперь поеду? — в отчаянии спрашиваю и, сама того не желая, позорно всхлипываю.
Валера снова устало вздыхает, — ну спасибо хоть глаза не закатывает, — обходит машину и присаживается на капот, становясь очень серьёзным и взрослым дядей, вынужденным объяснять несмышлёному ребёнку совсем элементарные вещи.
— Давай откровенно? После того, что случилось на выставке, поручено гонять всех искателей столичных чудес без прописки или хотя бы временной регистрации. А вот такие гадюшники, — он кивает в сторону оставшегося за моей спиной «Милого дома», — скоро или закроют, или передадут из старых рук в новые, и не факт, что это будет проходить мирно и спокойно. Именно поэтому я предложил бы тебе пока поехать домой и вернуться сюда позже. Более подготовленной к суровой действительности или… ну, подумать, нужно ли оно вообще тебе.
— Спасибо, — кажется, это слово в моём исполнении подкупает его и влечёт за собой очень искреннюю, дружелюбную улыбку, которая понемногу сникает, стоит мне продолжить: — Обязательно приму эти советы к сведению. А теперь я хотела бы забрать свои вещи и наконец попрощаться с вами, товарищ младший лейтенант.
— Старший.
— Старший, — послушно исправляюсь я, не желая больше вступать в любого рода споры с этим всезнающим занудой.
Может быть, моё поведение до крайности безрассудно… Ладно, признаю — так и есть, без всяких расплывчатых «может быть».
Просто я знаю, что не могу сдаться сейчас. Чувствую, что должна бороться до последнего, использовать все до единого имеющиеся шансы, догнать решившую вдруг сбежать от меня удачу и снова схватить её за юркий хвост.