Вам решать, комиссар!

— Все нормально, Хансик, — успокоил Шмельц. — Это само собой разумеется. Но что касается твоей идеи — я не против. Нужно передохнуть, расслабиться, забыться…

— Надеюсь, я смогу предложить то, что нужно. Роскошная штучка, обойдется недешево, но она того стоит. Значит, через час на обычном месте.

* * *

— Что мне делать? — задумчиво спросил Петер Вардайнер жену после ухода Бургхаузена и Замхабера.

Фрау Сузанна приблизилась к нему, шурша тонкими шелками, ненавязчиво надушенная, заметно, но со вкусом подкрашенная.

— Ты подумал о том, — спросила она, продолжая разглядывать свое отражение в зеркале, — почему эти двое не пытались отговорить тебя от этой авантюры?

— Ты чудесно выглядишь!

— Очень приятно слышать это от тебя. Но задумайся лучше над моими словами. Замхабер наверняка спит и видит себя на твоем месте, а Бургхаузен использует любую возможность, чтобы избавиться от компаньона. Скандал, который ты собираешься вызвать, им в этом поможет.

— Сузи, — произнес он тоном возлюбленного школяра, — ты представить не можешь, как я тебя люблю!

— Так докажи это, Петер. Постарайся думать только обо мне. Можешь? Боже, как бы я была счастлива! Или тебе все еще мешает эта старая история со Шмельцем?

— Почему ты все сводишь к этому? Я тебя столько раз просил прекратить…

— Ты большой фантазер, Петер. В этом твоя сила, но и слабость тоже. — Сузанна словно обращалась к своему отражению в зеркале. И без всякого перехода воскликнула: — Нас ждут на балу холостяков! Ты должен произнести речь с приветствием масленичной церемонии. Сосредоточься на этом.

* * *

Комиссар Циммерман по пути от Келлера к себе домой снова заехал в управление. Инспектора Фельдера это не удивило, он тут же доложил:

— Фон Гота оставил рапорт о поездке к Генриетте Шмельц. Бумага у вас на столе.

Комиссар рассеянно кивнул. Как всегда, когда возвращался от Келлера.

— Больше ничего нового?

— Звонил генеральный прокурор Гляйхер, хотел срочно с вами поговорить.

Циммерман и это принял без комментариев. Фельдер продолжал:

— Появлялся капитан Крамер-Марайн, они с Вайнгартнером в техотделе. Явно хочет похвалиться какой-то находкой.

Через несколько минут Циммерман уже слушал разглагольствования Крамер-Марайна:

— Следы шин указывают, что автомобиль был снабжен бескамерными шинами, после изучения каталога промышленных образцов мы определили их как марку «файрстоун-феникс». Это новейший образец. Таких в Мюнхене еще немного.

С полчаса капитан морочил слушателей всякими техническими деталями, пока его не перебил звонок телефона. Звонил генеральный прокурор доктор Гляйхер, желавший говорить с комиссаром Циммерманом.

Гляйхер: Я несколько раз тщетно пытался вас застать, дорогой Циммерман. Не воспринимайте это как упрек. Меня интересует дело Хорстмана. Почему меня вообще не информировали? Ведь это предписано в ваших инструкциях.

Циммерман: Потому что пока не ясно, идет ли речь о простом дорожном происшествии, герр прокурор.

Гляйхер: Если этим занимаетесь вы, Циммерман, значит, дело гораздо серьезнее. Я прав?

Циммерман (вынужденно): Пожалуй.

Гляйхер: Значит, я хочу от вас полного отчета. Со всеми деталями.

Следующие полчаса Циммерман был занят тем, что докладывал прокурору о всем, что они до сих пор выяснили. И признал, что пока не готов сделать какие-то выводы. О своих предположениях упоминать не стал. Фельдер, следивший за беседой, в глубине души был восхищен дипломатическими способностями шефа.

Доктор Гляйхер высказал в конце концов свои опасения:

— Что-то все это мне как-то не нравится. Прошу, Циммерман, отнеситесь к делу с максимальным вниманием. Можете рассчитывать на мою полную поддержку. — И потом, уже совсем официально: — Прошу непрерывно информировать меня о развитии дела. Со всеми подробностями.

* * *

Из показаний нескольких женщин об их отношениях с Анатолем Шмельцем, добытых и запротоколированных ассистентом фон Готой:

Мария К., Афины, актриса:

Чтобы понять, из чего родились наши отношения с Анатолем Шмельцем, нужно войти в ситуацию человека, постоянно живущего здесь, в Греции. Здесь нас окружает дух тысячелетней эллинской культуры, он определяет и античный образ мыслей. Мы прощаем несовершенства телесной оболочки человека, если они уравновешены красотой его души. Это полностью относится к Анатолю.

Впервые мы встретились в ресторане афинского отеля «Хилтон» на приеме, устроенном в целях расширения международных контактов. Анатоль сидел за длинным столом прямо против меня. Посреди этой стерильной обстановки, типичной для американского образа жизни, его сильная личность привлекала всеобщее внимание.