С банкета они ушли вместе. Никто не обратил внимания, поскольку каждый больше всего старался убедить окружающих в своей значимости. Шмельц снял номер в отеле, где давали банкет. Заплатил за ночь, но пользовался им не больше двух часов. Запись в книге регистрации гласила: «Доктор Шмельц с супругой».
— Все было совершенно невинно. У Шмельца, который сидел за столом рядом со мной, после третьей перемены блюд — это было нашпигованное седло косули — вдруг начались желудочные колики. Ему стало так плохо, что необходимо было срочно лечь в постель. Я позаботилась о нем, но это не значит, что все время оставалась в его номере. Однако эта игра в добрую самаритянку заняла больше времени, чем я ожидала. Поэтому я попросила Шмельца поскорее отвезти меня в Мюнхен. Мне не хотелось, чтобы муж думал Бог весть что.
А что касается записи «Доктор Шмельц с супругой», то это глупое недоразумение, явно приписку сделал какой-нибудь язвительный портье. Другого объяснения я не нахожу.
— Я ехал не быстрее, чем всегда. Езжу я осторожно и аккуратно, даже когда хозяин спешит. Не хочу хвастаться, но я образцовый водитель. Сказал бы, что каждому следовало бы вести себя за рулем так, как я.
Неподалеку от Вальдхайма я вдруг ощутил удар по машине. Какое-то животное, вероятно косуля, вдруг выскочило из темноты. Вначале я хотел увернуться, но решил, что это небезопасно, и поехал прямо.
Нам повезло, ничего не случилось, и ничего нигде не было видно. Конечно, это была косуля. Доктор Шмельц и фрау Вардайнер могут подтвердить.
— Я попрошу без измышлений и пустых догадок! Иначе подам в суд! Я только знаю, что на дорогу выбежала косуля или большой пес, или дикий кабан. Все это подтверждают — и мой шофер, и фрау Вардайнер, которую я подвозил в Мюнхен. Мы все отлично видели.
Если у вас есть еще вопросы, прошу вас обращаться к моему юрисконсульту доктору Шлоссеру!
— Все совершенно ясно. Автомобиль сбил лесного зверя, выскочившего ночью на дорогу. Это подтверждают заслуживающие доверия свидетели. Историю осложняет то, что на том же поле примерно в то же время был сбит человек, по-видимому, пьяный. Полиция подробно изучила оба случая, и я им оказал всяческую помощь.
Через несколько дней я даже доказательства представил: вблизи дороги нашли мертвую косулю. Животное погибло от ран, полученных при столкновении с автомобилем. Стараясь всячески помочь полиции, я позаботился об экспертизе автомобиля — «Мерседеса-300», — которым управлял герр Хесслер. Расследование не нашло никаких обстоятельств, которые могли бы бросить хоть малейшее подозрение на лиц, которых я представляю. Экспертом от дорожной полиции был лейтенант Крамер-Марайн.
— Значит, опять вопрос жизни и смерти? — Сузанна Вардайнер ободряюще улыбнулась Анатолю Шмельцу, который все протискивался сквозь толпу. — Чего захочешь ты от меня на этот раз?
— Нам нужно помогать друг другу, — шепнул Анатоль, — причем твоему мужу помощь гораздо нужнее, чем мне. Но я хочу помочь прежде всего тебе…
— Прошу тебя, Анатоль, конкретнее, — остановила его Сузанна.
— Ну ладно, ты же видишь, что делается. Знаешь про его статью.
— В деталях — нет, но общее представление имею.
— А теперь представь, что из-за нее Борнекамп звонил нам из Кёльна. Ты знаешь, кто он? Понимаешь, что это значит? Этот не пощадит никого!
— И все это из-за статьи моего мужа?
— С этой статьей, по мнению Борнекампа — а тут решает он, — совершено, по крайней мере, три ошибки. Во-первых, что она вообще появилась. Во-вторых, что нам не удалось остановить ее публикацию. И в-третьих, что мы немедленно не начали кампанию опровержений. Так что, моя милая, мы все в одной лодке!
— И нужно поскорее с нее спасаться, пока эта кёльнская акула не проглотила всех?
— Умница, — благодарно улыбнулся Шмельц, в котором вновь воскресла надежда на успех. — Как было бы хорошо, если бы Вардайнер больше полагался на тебя.
— Петера не переделаешь, да я и не хотела бы. Но у Бургхаузена взгляд на жизнь гораздо более трезвый. Устроить вам беседу с глазу на глаз?
— Не мне, а Тиришу. Он знает все в деталях, а я бы предпочел…
— Начинаем финальный тур состязаний! — раздался голос распорядителя.
— Я уже привык, — величественно провозгласил апостол хеппенинга Неннер, — что большая часть общества, разумеется, и полиция в том числе, меня не понимает и не признает.
— Тут вы ошибаетесь, — заметил Михельсдорф. — Мы искусством очень даже интересуемся!
— И не пытайтесь убедить меня, уважаемый, — махнул рукой Неннер. — От полиции я ничего хорошего не жду, и ей тоже рассчитывать не на что. Прошу иметь это в виду.
Неннеру явно доставляло удовольствие ощущать себя жертвой полицейского произвола. Но в глубине души он все-таки надеялся, что о нем ничего не знают и ему ничего не смогут пришить.