Вам решать, комиссар!

— В смерти обоих мальчиков виновен Хесслер, — уверенно констатировал Келлер. — Но это не все, что на его совести.

— Не верю. Хансик всегда был мне настоящим другом, — почти торжественно заявил Шмельц. — Всегда он вел себя преданно и бескорыстно.

— Об этом можете не рассказывать, — остановил его Келлер. — Все это нам, так сказать, известно официально.

— Поэтому хочу предупредить, — повысил голос Анатоль Шмельц, — чтобы вы не вздумали напрасно обвинять этого человека. У него свои недостатки, он мог допустить ошибку — такое случается с каждым. Но я всецело на его стороне. Надеюсь, вы понимаете, что может означать для вас это мое заявление.

— Я на вашем месте был бы поосторожнее, доктор Шмельц. Если вы будете и впредь так настойчиво защищать Хесслера, мы можем сделать вывод, что вы его покрываете.

— Я его покрываю? Помилуйте, что за выражение? — Анатоль Шмельц даже не заметил, что проглотил наживку, которую подсунул Келлер, и попался на удочку.

— Если я так решительно защищаю Хесслера, то потому, что испытываю к нему чувство благодарности, что меня связывает с ним многолетняя дружба…

— Знаю, еще с Милана. Скоро можно было бы отметить двадцатипятилетие. За это время вам наверняка довелось многое пережить вместе…

— Не знаю, Келлер, куда вы клоните, но верю, что поймете мотивы, по которым я защищаю Хесслера. Вы тоже не оставили бы своего товарища. Тем более в ситуации, когда он подвергся чисто человеческой слабости, от которой мы все не застрахованы.

Келлер настойчиво подводил Шмельца к нужным ему выводам.

— Знаете, — сказал он, — тут есть большая разница. Мы в криминальной полиции такое приятельство не поощряем. Да, мы коллеги, многие и друзья. Но появись среди нас такой мерзавец, все быстро отвернулись бы от него.

— Ну хорошо, но что тут общего со мной и Хесслером? — Шмельц чем дальше, тем больше терял уверенность и не мог скрыть растерянности. — Я снова вам повторяю, что Хесслер за время нашего знакомства оказал мне неоценимые услуги. И я не могу забыть об этом!

— Неоценимые услуги? Вы к ним относите и убийство Хайнца Хорстмана?

Шмельц отступил назад, как будто Келлер ткнул его раскаленным железом. Но старый криминалист в вежливом поклоне ждал ответа. Шмельц потерял контроль над собой и истерически заорал:

— Что у меня общего с этим делом?

— Конечно, ничего, как всегда, — ответил Келлер. — Такие вещи Хесслер обделывает сам.

— Хесслер убил Хорстмана? — Шмельц продолжал повышать голос. — Исключено! Это вы никогда не сможете доказать!

— Вы удивитесь: можем. — Келлер перешел в атаку. Чувствовал, что Шмельц скоро окажется на лопатках. — У нас есть свидетели, которые видели, как произошло убийство. И есть ваш автомобиль, герр Шмельц, которым управлял Хесслер и на котором мы нашли следы крови той же группы, что и у Хорстмана. И, наконец, на автомобиле найдены волокна ткани от костюма Хайнца Хорстмана, того, что был на нем в ночь убийства.

— Это невозможно, — выдавил Шмельц. — Мой Хансик тут ни при чем. Я вам не верю!

— Верите или не верите, герр Шмельц, это ваше дело. Но хочу вас предупредить вот о чем. Одновременно с расследованием убийства Хайнца Хорстмана полиция занималась и несколькими не раскрытыми до того случаями нападения на женщин, некоторые из которых закончились смертью жертв. Все эти преступления совершались по сексуальным мотивам. И представьте себе, нам удалось совершенно определенно установить, что между ними и убийством Хорстмана существует бесспорная связь — образ действия и сходные следы: приметы преступника, приметы автомобиля и так далее. И, к счастью, жертва последнего нападения выжила и смогла нам дать подробные показания. Это некая Хелен Фоглер. Вам она знакома, не так ли?

— Боже, какой ужас! — застонал Анатоль Шмельц, задыхаясь. — Как мог Хесслер совершить нечто подобное?

— Значит, это вас не удивляет?

— Напротив, я потрясен! Но не могу смириться с мыслью, что Хесслер — преступник. И если окажется, что вы правы, для меня это будет крупнейшим в жизни разочарованием.

— Почему же? Потому что Хесслер в своей преданности способен был для вас на все, даже на убийство?

— Ни в чем подобном вы не смеете меня подозревать! — Шмельц, которого Келлер загнал в глухую оборону, защищался, как загнанный зверь, — дико и бессмысленно. — Вы что, сомневаетесь в моей невиновности? Только посмейте! Ничего вы не докажете!

— Я знаю, на что вы рассчитываете. Что наше правосудие обычно обрушивается на непосредственного исполнителя, на ту палку, которая ударила, и почти никогда — на руку, которая ее направляла, вдохновителя и духовного отца преступления.

— Все это пустая болтовня.