Вам возвращаю Ваш портрет

Неоднократно потом военные историки, разбирая начало кампании, будут строить научные гипотезы, по выявлению причин сокрушительных поражений чапаевской армии. Часть аналитиков, откровенно среднего ума, будут валить вину на военную технику. Дескать на знаменитых «максимах» почти все стволы оказались развернутыми не в ту сторону, поэтому не всегда получалось строчить куда следует. Некоторые специалисты свяжут провал в обороне с неудачным расположением передовых эскадронов, дислоцированных не понятно на чьей территории. Стоящие на дальних рубежах деревни не всегда выглядели и вели себя как большевистский оплот мировой революции, поэтому не всякий красноармеец успевал быстро сообразить, что и от кого следует защищать.

С первой минуты героической обороны дивизии, в Разлив на запаленных скакунах начали прибывать потерявшие голову эскадронные комиссары и сотники, с докладами о вынужденном отступлении, о недоумении по поводу пропадающих без вести красных бойцов, и о немедленном подкреплении свежими силами. Всем до невтерпежки требовалось получить указания про тактику боевых действий, предусмотрительно разработанной в штабе Чапая. Никто и на секунду не сомневался, что временное заманивание противника вглубь своей обороны, является ничем иным как хитрым маневром, после чего последуют знаменитые чапаевские атаки. Личный состав с нетерпением поджидал, когда наконец в распустившейся бурке и с шашкой наголо сам Василий Иванович поведет за собой не раз и не два блиставшие лихостью эскадроны. Нарочные без передышки прибывали в Разлив, молча группировались возле центрального пенька, с мрачными натянутыми лицами терпеливо дожидались победоносных распоряжений комдива.

Как только в Разливе стало известно о вероломной агрессии капелевцев, легендарный комдив, не сказав никому ни слова, заперся у себя в шалаше, никого не желал принимать, и было слышно порой как тоскливо, словно одинокий потерянный волк, подвывал «Сулико». Но стоял на часах у запертых дверей шалаша ординарец с ручным пулеметом в руках, и даже слушать никого не хотел о беспокойстве Чапая. Кашкет, между тем, проковырял в задней соломенной стенке укромную дырку и методически просовывал в нее пузырьки с первачом в обмен на порожную тару.

Примерно дней через пять беспробудного возлияния, в Разлив на парадной тачанке заявился с бухгалтерскими счетами под кожаной курткой Дмитрий Андреевич Фурманов. Комиссар бодренько соскочил с рессорного агрегата, подошел к центральному пеньку и поприветствовал не на шутку взгрустнувших красноармейцев. Как и положено боевому политруку, он поинтересовался настроением товарищей, озаботился присутствием воинственного духа и выложил на стол для раскура непочатую пачку махорки. И вот ведь пустяшное дело, обыкновенный табак, но глаза на лицах людей тотчас наполнились радостью жизни, как будто и не было недавних печалей, досадных тревог. Комиссар улучшив момент, сделал вид, что имеет небольшую нужду, мелкой трусцой забежал за шалаш, и в пробуравленную дырку заговорчески протараторил:

- Васька, хватит валять дурака, отпирайся, необходимо в срочном порядке провести закрытое партийное совещание.

Василий Иванович немного помедлил, тяжело соображая, что лучше - послать комиссара куда следует или впустить в шалаш для беседы. Он для верности хлебанул пару глотков матерого первача и сипло прохрипел: «Крепка советская власть». Потом резко выдохнул и скомандовал: «Заходи».

Вид у комдива, прямо скажем, был несвежий. Все, начиная с запутавшихся в усах клочков сена и до расстегнутой ширинки, из которой торчали подвязки кальсон, свидетельствовало о нелегких испытаниях, выпавших на долю Чапая в эти ненастные дни. Он молча впустил комиссара в шалаш, выглянул на свет божий, заметил толпящихся у центрального пенька красноармейцев и сделал Петьке дополнительное распоряжение, касающееся надежной работы ручного пулемета.

- Тебе что, впадлу выйти к бойцам и проникновенно сказать им «братья и сестры!», - с первых же слов начал наседать на командира забравшийся в шалаш комиссар. - Сколько можно строить из себя осерчавшую невесту перед сорок пятой брачной ночью.

- Ну скажу я «братья и сестры», - пробормотал застегивающий ширинку комдив, - а дальше то что? По глазам их читаю, достаточно одного неверного шага, чтобы в Разливе поднялся мятеж. Здесь такой может завертеться танец с оглоблями, что никакой папахой, никаким «Капиталом» не прикроешься.