Вам возвращаю ваш портрет

– Я полагаю, про счастье народное, это Вы для красного словца хватанули, – немедленно отреагировал гость. – Счастье не бывает народным, оно касается только отдельного человека, – и кот на плече, вторя писателю, опять закивал головой. – Если Вас всерьез смущает религиозная сторона моего романа, можно отказаться от "Мастера и Маргариты" и поставить на сцене армейского театра "Собачье сердце". Неплохой может получиться спектакль, и главное, для личного состава весьма поучительный. В Разливе, я смотрю, и балалайка имеется, все реквизиты у вас на лицо.

Тут уж Кашкет, по собственной инициативе, выдал на полную катушку знаменитую "Барыню". Так завернул, так пробежался по медным ладам, что казалось близлежащие деревья не совладают с собой и пустятся в пляс. Даже если бы на балалайке можно было играть только одну эту озорную мелодию, все равно трехструночка была бы великим музыкальным инструментом. Если скрипка существует исключительно для того, чтобы изливать драматическую долю евреев, то без балалайки невозможно объять и осмыслить скоморошно великую душу России.

– Можно, конечно, и сердце собачье поставить, – покладисто согласился Чапай, – только Фурманов это произведение не шибко приветствует. Да и я, признаться, не совсем понимаю его. Странная выдумка, что-то там не по делу против крестьянства и пролетариев наших нафантазировано. Вам бы не мешало иногда с "Капиталом" хоть маленько сверяться.

– Ничего странного, как раз в сердце собачьем и нет, – возразил писатель. – Произведение о том, что наука сейчас появилась передовая, хорошенько запомните "генетикой" называется. В соответствии с этой наукой, человек не очень качественного происхождения никогда, ни при каких обстоятельствах не сделается полноценной культурной личностью. Ведь иные, по простоте душевной, всерьез полагают, если Шарикова посадить в шестериком запряженную тачанку и снабдить акциями Промнавоза, из него может получится порядочный человек. И, как всегда, ошибаются. Потому что именно акции Промнавоза и являются визитной карточкой господина Шарикова. Случайному человеку они ни в жизнь не достанутся. Волга ведь почему впадает в Каспийское море? Ей просто некуда больше деваться. Вот так и акциям Промнавоза некуда больше деваться, кроме как только идти на откорм жеребячьего племени.

Кот на плече у писателя несколько раз противно мяукнул, в знак согласия со своим знаменитым хозяином, и нежно погладил его правой лапой по голове. Странное складывалось впечатление, что это вовсе не кот при писателе, но знаменитый сочинитель прибыл в Разлив при черном коте.

– А я вот, что скажу Вам, товарищ Булгаков, – перешел на официальный тон Василий Иванович, – у нас здесь хотя и не дискуссионный писательский клуб, но советовал бы не увлекаться сверх меры своими фантазиями. К тому же, для соблюдения справедливости, Вам следовало бы написать и вторую часть своей вызывающей книжки. Согласитесь, было бы честно, пересадить гипофиз белого офицера какой-нибудь голодной дворняге и продемонстрировать, как из нее получится Кант или Гегель. Помяните мое слово, из этой закваски вырастет такое ничтожество, не то, чтобы кошек бездомных, даже комнатных мышей не заставишь ловить. Будет только ананасы с утра до ночи трескать и о судьбах человечества, ковыряясь полированным ногтем в носу, рассуждать.

Писательский кот обнажил в недовольстве злые клыки, к тому же исказил свою морду почти что в жабью гримасу. Чапаю даже послышалось со стороны озера мерзкое кваканье, отдаленно напоминающее обидное слово "дурак". До чего же захотелось выхватить командирскую шашку и поквитаться с ненавистным котом, чтобы до последнего дыхания помнил, как полагается вести себя в присутствии полного Георгиевского кавалера.

Трудно справившись с волнами наступающего гнева, комдив настоятельно предложил Булгакову:

– Вы, пожалуй, возвращайтесь потихоньку домой, а надумаем ставить спектакль, обязательно вспомним про автора.

– И уже обращаясь непосредственно к денщику, сделал распоряжение:

Сопроводи почетного гостя на лесную тропинку, Кашкет, выведи вместе с его чудесным котом.

Оставшись втроем, комдив, ординарец и Анка не стали строго судить несмышленого господина Булгакова. В самом деле, чего толкового можно было ожидать от штатского шелкопера? Поэтому зарядили по полной веселящей душу смирновочки и заголосили любимую песню Чапая "Черный ворон".

Глава пятая