Вам - задание

Но не прошло и трех часов, как послышался лязг открываемых запоров, вошел высокий немец. Гестаповская форма сидела на нем отлично, словно для парада начищены до блеска сапоги. Он резким голосом приказал:

— Встать, когда в камеру входит германский офицер!

Михаил Иванович медленно поднялся.

— Я хочу вам показать кое-что из нашей коллекции принуждения. Выходите из камеры.

Михаил Иванович вышел в коридор. У дверей стоял еще один немец. Он был такого же роста, как и Михаил Иванович. Тяжелый квадратный подбородок, большой мясистый нос, рыжеволосый, с каким-то безразлично пустым взглядом. Он скользнул скучающими глазами по Славину и молча пошел по гулкому коридору. Гестаповец чуть подтолкнул Михаила Ивановича в плечо:

— Идите за ним!

Михаил Иванович шел вслед за рыжим и все время чувствовал взгляд гестаповца, тот смотрел пристально, словно прожигал спину насквозь. Михаилу Ивановичу хотелось обернуться, и ему пришлось приложить большое усилие, чтобы не выдать гестаповцам свое волнение.

В конце коридора они зашли в большую комнату. Здесь стояло несколько простых скамеек, такие Михаил Иванович видел в бане. Рядом с ними на полу лежали обыкновенные веревки. До сознания Славина дошло: «Так это же для пыток! Решили припугнуть или сразу же начнут?»

Славина подвели к креслу, стоявшему напротив стола, и приказали сесть. Кресло было глубоким, с высокой жесткой спинкой. К его подлокотникам были привязаны куски бельевой веревки.

Гестаповец, который был за спиной, подошел к стулу и включил настольную лампу.

Открылась боковая дверь, и в комнату вошли двое. Один был в форме гестаповца, другой — Штарц. Он сел за стол и сразу же заговорил:

— Я хотел дать вам время подумать до завтра, но обстоятельства изменились, и к допросу приступим немедленно. Я хочу повторить вам свое предложение: согласны ли вы сотрудничать с нами?

— Господин следователь, я же и так сотрудничаю с вами...

— Вы снова делаете вид, что не понимаете, о чем идет речь? Спрашиваю в последний раз! Где печатаются листовки и газеты, кто еще кроме вас это делает, их адреса, клички, фамилии?

— Но я, ей-богу, ничего не знаю...

— Знаешь! — перебил его Штарц. — Знаешь и дума ешь оставить нас в дураках. Не выйдет, мы не из таких, как ты, вытягивали правдивые признания. Короче говоря, будешь говорить правду?

— Но, господин следователь...

— Ясно! Ну что-ж, мы тебе поможем.

Штарц взглянул на гестаповцев, и двое из них подошли к креслу и начали привязывать руки Славина к подлокотникам. Михаил Иванович пошевелился в кресле и только сейчас понял, что оно крепко прикреплено к полу. Третий гестаповец не торопясь прошел к стене, снял с металлического крючка резиновую палку и начал медленно приближаться к Славину. Михаил Иванович попытался смотреть на него, но не смог отвести глаза от палки.

«Неужели они будут бить меня?» — У него, уже немолодого человека, никогда не знавшего физического унижения, вид палки не вызвал страха. Михаил Иванович чувствовал, как в душе растет протест, заполняется сердце гневом и ненавистью к фашистам. «Нет, сволочи, ничего у вас не получится!»

— Молчишь! — громко заорал Штарц. Он вскочил на ноги, подбежал к своему напарнику, вырвал из рук резиновую палку и, размахнувшись, изо всех сил ударил по лицу Михаила Ивановича. В глазах Славина помутилось, а лицо залилось кровью. Он хотел что-то сказать, но Штарц, громко ругаясь и грязно матерясь, стал бить его по голове, по лицу, по всему телу.

«Фашистская гадина, где он научился так ругаться?» — почему-то подумал Михаил Иванович и потерял сознание...

Он не чувствовал, когда двое гестаповцев тащили его по каменному полу, оставляя длинный кровавый след.

Пришел в себя Славин в камере. Болела голова, тело, он не мог пошевелиться, острая, как огонь, боль пронизывала его. Михаил Иванович долго лежал без движений, вспоминая «допрос». «Сволочи, звери, неужели они считают, что издевательством можно достичь всего?»

Михаил Иванович заставил себя думать о причине провала: «Где же допущена ошибка? За всех наших товарищей я могу быть спокоен, предателя среди них нет. Домашние тоже ничего не скажут. — Михаил Иванович вспомнил соседку Латанину. — Она, конечно, доносила немцам. Но что же она знает? Видела кого-нибудь из тех, кто приходил ко мне домой, — не больше. А может быть, они схватили меня только за то, что я до войны был передовиком?»

Став подпольщиком, умудренный жизненным опытом, Славин не раз с горечью вспоминал довоенное время, когда многие люди не верили, что Гитлер нападет на нас, не готовились к войне.

Надо предвидеть, что гестаповцы самое пристальное внимание будут уделять активистам и передовикам. «А ведь если бы готовились мы к возможному захвату Минска, — думал Михаил Иванович, — то можно было подготовить людей к работе в подполье. Создать вокруг необходимую легенду».

И сейчас Славин, лежа на каменном полу, горько улыбнулся, вспомнив, что после прихода немцев еще долго висела в типографии на Доске почета его фотография.

Он понимал, что рассчитывать на освобождение из этих застенков не следует.