Вампилов

«Он купил карту Москвы, выбирал маршрут, предлагал, куда пойти, легко ориентировался в незнакомом городе. Ходили на выставки и в музеи, особенно любили театр… Выбирали театр, спектакль, режиссеров, актеров. Саша уже тогда разбирался в этом лучше всех нас, и мы доверяли его вкусам. Так, в “Современнике”, куда попасть было, пожалуй, труднее всего, посмотрели “Голого короля” и “Вечно живые”, в театре имени Вахтангова — “Иркутскую историю” Арбузова, в театре имени Маяковского (возможно, ошибаюсь, ведь столько лет прошло!) — “Медею”. Никак не могли попасть в Большой, но однажды повезло. Достали два билета на галерку…

В воскресенье, как правило, шли в Музей изобразительных искусств имени Пушкина или в Третьяковскую галерею. В Третьяковку ходили не раз и не два. В каждое посещение знакомились с одним или двумя художниками. Перед этим в библиотеке брали книги о них, покупали репродукции, а потом уже любовались шедеврами в залах Третьяковской галереи. Саша любил Репина, Врубеля, Айвазовского. После знакомства с Айвазовским он мечтал увидеть Черное море. О Врубеле он прочел все, что нашел в библиотеке, стал собирать репродукции с его полотен. И каждый раз, когда бывали в Третьяковке, обязательно заходили во врубелевский зал…

В музее на Волхонке мы долго бродили по залам первого этажа, потом поднялись на второй. И тут увидели полотна французских импрессионистов — Клода Моне, Анри Матисса, Камиля Писсарро. Мы переходили из одного зала в другой, нас завораживали их полотна, и в то же время многое было для нас неожиданностью. Мы вновь и вновь возвращались то к “Белым кувшинкам” Моне, то к “Девушкам в черном” Ренуара, то к “Голубым танцовщицам” Дега. Захотелось побольше узнать о художниках. В первом зале мы задержались еще и у небольших скульптур Родена “Поцелуй”, потом на “Вечной весне”, и, когда переводили глаза с одной скульптуры на другую, наши взгляды встретились. Саша подошел ко мне, взял за руку, нежно поцеловал ее. Уже тогда, в свои 24 года, он понял (как напишет через год в одном из своих писем из Иркутска): “В этом мире нет ничего искреннего, кроме любви”. Мы долго были под впечатлением этих скульптур, стояли, завороженные истинной красотой роденовских творений и чувствами, которые они вызывали у каждого, кто останавливал на них свой взгляд. Они покорили наши сердца, а, возможно, они были созвучны нашему душевному настрою…»

То, о чем рассказывает автор воспоминаний, оставило след и в творчестве драматурга. В апреле 1962 года слушатели курсов разъехались на практику. Александра направили в Минск, а Галину — в Киев. В майские праздники они встретились в украинской столице.

Как всегда, Вампилов записал в своей книжице киевские впечатления. Внимательный читатель отметит, что новые места, новые люди привлекали его, как писателя, пусть только обретающего литературный опыт. Он непременно увидит красоту пейзажа, необычный вид и поведение местных жителей, он скажет о своем настроении. Иными словами, перед нами всегда — интересная бытовая картинка, краткий психологический этюд. Вот как нарисовал он первые часы в новом для себя городе:

«Киев. Утро 29 апреля. Бульвар Шевченко. В Киев надо приезжать рано утром и бродить по нему до темноты. На бульваре я принял парад киевских тополей. Храм Пасха. Я иду по бульвару, солнце встает за моей спиной (изумруд росы на акациях), я иду, как воскресший Иисус Христос. Впереди меня скачет бронзовый Щорс.

На бульваре против храма старушки лупят крашеные яйца:

— Христос воскрес, — говорю я.

— Воистину воскрес, — рапортуют старушки».

«Целую неделю мы бегали по Киеву, беспечные и счастливые, — написала Г. Люкшина. — Но всякому веселью приходит конец. Из Минска позвонили, что едет московская инспекция…

Саша уехал, но мы уже думали о нашей следующей встрече — в Чернигове. Я попрошу в редакции командировку в Чернигов, а он — в Гомель, оттуда до Чернигова рукой подать». Об этом новом свидании автор рассказала так: «Но счастливые дни вновь пробежали, как один миг… Уезжал Саша в жаркий майский поддень. Автобусом опять до Гомеля, а потом в Минск. Мы прибежали на автостанцию за несколько минут до отправления. Пассажиры уже все были на местах. Саша показал водителю билет и вернулся ко мне. Я ревела, не могла сдержать слез. Это, очевидно, тронуло и пассажиров, и водителя. Они терпеливо ждали, пока Саша успокаивал меня. Потом поцеловал и вскочил на подножку. Я невольно шагнула вслед за ним. Автобус тронулся, подняв клубы пыли. Я осталась на пыльной улице одна.

Позже в пьесе “Старший сын” устами Сарафанова он вспомнит эту страничку своей жизни и горько произнесет: “Свое счастье я оставил там, в Чернигове. Боже мой! Как я мог!” И потом, в другой сцене, тот же Сарафанов скажет с горечью: “Нас перевели тогда в Гомель, она осталась в Чернигове, одна на пыльной улице… Да-да. Совсем одна”. Бусыгин: “Она осталась не одна, как видишь…” Сарафанов: “Да-да. Конечно… Но подожди. Я вспоминаю, вспоминаю…”

“Старший сын”… Откуда такое название для пьесы? Об этом знаем только я и Саша… Он упорно отстаивал его…