Читаем Вампилов полностью

Вечером синим, вечером луннымБыл я когда-то красивым и юным.

Потом переборы гитары убыстрялись, и, когда звуки уже походили на лавину, летящую под крутой склон, Саша безысходно выдыхал:

Неудержимо, неповторимоВсе пролетело… далече… мимо…

Опять струны успокаивались, голос вновь становился спокойно-горьким, лишь во второй строке поднимаясь к давней, полузабытой радости:

Сердце остыло, и выцвели очи…Синее счастье! Лунные ночи! —

чтобы в следующее мгновение с прежней обреченностью закончить под катящуюся и затихающую вдалеке лавину звуков:

Неудержимо… неповторимо…Все пролетело… далече… мимо…

Довольно подробно о музыкальных пристрастиях Александра Вампилова написал наш университетский однокурсник Игорь Петров. Его, любителя музыки и в студенческие годы — руководителя вузовского оркестра, в первые же дни общения с Сашей поразило, как хорошо, даже мастерски, освоил он подростком игру на гитаре, какие сложные произведения отечественных и зарубежных, неизвестных нашему мальчишескому кругу композиторов он исполнял. Вот строки из воспоминаний И. Петрова:

«Обычно сдержанный, немногословный, особенно в случайных компаниях, умеющий короткой фразой, репликой или просто легкой иронической улыбкой сказать гораздо больше своих разговорчивых собеседников, он внутренне и внешне изменялся, когда брал в руки гитару. Преображался, когда машинально перебирал струны легким касанием пальцев, пробуя аккорды и искусно извлекая флажолеты, питая к ним слабость. В какой-то момент появлялась музыкальная тема. Иногда он пел. Голос, баритон, был глуховатый, негромкий, но чрезвычайно выразительный, исполнение — ровное, без каких-либо динамических контрастов.

Репертуар его пьес составляли в основном переложения для гитары, издававшиеся в популярной “Библиотеке гитариста” и других массовых изданиях. Но особое место в этом репертуаре занимала испанская музыка. Именно от Вампилова довелось мне впервые услышать пьесы и имена малоизвестных у нас в те годы музыкантов и исполнителей, таких как Э. Гранадос, И. Альбенис, М. де Фалья, П. Сарасате, Ф. Таррега, А. Сеговия, М.-Л. Анидо.

В восприятии музыки А. Вампиловым существовала явная избирательность и какая-то тайная закономерность — в силу тех же, наверное, причин, что мешают исследователям приоткрыть тайну его драматургии, а театрам — создавать спектакли, адекватные его пьесам. Вероятно, это удел больших художников. Так, например, он боготворил Моцарта, причем воспринимал его в целом, как художественное явление. Слушал и знал “Свадьбу Фигаро”, “Дон Жуана” (часто напевал “Арию с шампанским”, “Мальчик резвый…”, арию Лепорелло, сцену Церлины и Дон Жуана), симфонии — соль-минорные (двадцать пятую и сороковую), “Юпитер” (сорок первую), двадцать первый фортепианный концерт, некоторые из скрипичных и фортепианных сонат и, конечно же, “Реквием”. Слушал сосредоточенно, редко комментировал услышанное, ограничиваясь краткими репликами.

Другое дело — Бетховен. Отдельные его произведения вызывали эмоциональное возбуждение, вообще не характерное для Вампилова. Главное место среди бетховенских опусов, без всякого сомнения, занимала девятая скрипичная соната (“Крейцерова”). По собственному признанию Вампилова, соната сразу же потрясла его своей страстностью, силой темперамента.

Из фортепианных сонат Бетховена Вампилов выделял восьмую (“Патетическую”) и четырнадцатую (“Лунную”), из фортепианных концертов — третий (все пять концертов вышли тогда в блестящем исполнении Э. Гилельса с оркестрами К. Кондрашина и К. Зандерлинга. Играл на гитаре популярную пьесу “К Элизе” и выразительно аккомпанировал “Шотландскую застольную”.

Из отечественных композиторов, чьи произведения любил Вампилов, первым, бесспорно, был Михаил Иванович Глинка. Долгие годы творчество основоположника русской национальной музыки было чуть ли не главным объектом официальной пропаганды, а после пресловутого постановления сороковых годов — чуть ли не канонизировано. Казалось, это могло стать помехой в отношениях к нему Вампилова, который вообще не принимал официоза, тем более если это касалось творчества.

“Визитной карточкой” Глинки, вершиной его лирики Вампилов считал “Вальс-фантазию” — маленькую “поэму о вальсе”, жемчужину элегического жанра и вместе с тем эталонного (наряду с “Камаринской”) произведения в истории русского симфонизма. Саня недурно играл фрагменты из него, а при прослушивании выделял — то фразой, то выразительным жестом — изящный эпизод, дважды повторяющийся перед последним, заключительным проведением основной темы вальса. Таким же местом в “Арагонской хоте” была первая тема побочной партии (с форшлагами), проводимая кларнетом, затем гобоем.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное