Читаем Вампилов полностью

Напишите мне, что вам надо. Мне здесь куплять нечего. Все у меня есть.

Сестренке Наде передайте, пусть она скажет Кате, которая очень весело уехала в Одессу, что я ее забыл. Письмо та Катя мне написать не может, на это у нее никак не хватает времени. Надя, передай ей, что я ее забыл.

Вот и все. Трудностей пока никаких нет…”

Миша закончил письмо, разделся и лег. Он сразу же уснул, чтобы через семь часов начать новый, полный лишений день — один из труднейших дней начала стройки».

Нужно было иметь зоркий глаз, чтобы в будничной суете любого сибирского поселения, в том числе временного, палаточного, увидеть самое характерное, самое важное в укладе жизни, в человеческом поведении. Казалось, Вампилову-журналисту выдана некая охранная грамота («Отвести от такого-то зуд — сочинять приятные истории, повторять избитые мысли») или что он дал зарок («Пускай другие пишут так, как принято, а я по-своему»). Ему достаточно пяти, десяти строк, чтобы читатель запомнил героя, его повседневное дело. Но, конечно, строки эти обязательно имеют изюминку — шутливую подробность, юморное словцо в разговоре, ироническую оценку происходящего. Вот сценка женитьбы тракториста на стройке:

«В Макарово ехали засветло. Третьим ехал сват, бульдозерист Михаил Шустов, хромой, гоношливый, в леспромхозе — первый звонарь. В предвкушении выпивки он был невероятно оживлен, врал и острил напропалую.

— Жениться, — говорил он, — надо ехать на бульдозере. Уважения больше и задний ход хороший».

Или — о 83-летней бабке Наталье из села Кеуль, что под боком у огромной стройки:

«Бабка живет одна и хозяйничает одна. Всю жизнь прожила в этом доме, всю жизнь занималась скотом, огородом и рыбалкой. Сети ставит с детства и по сей день ставит. У нее своя лодка и полный амбар сетей.

— Как же ты одна со всем управляешься? Не трудно тебе?

— Так и маюсь, — просто, не жалуясь, ответила она. — Живу и маюсь, — сказала она с удовольствием».

Как-то я оказался в Иркутске. Вампилов только что вернулся из командировки, из Чунского района, где сооружался большой лесокомбинат. Безобразия, увиденные там Сашей, были типичны для многих строек. Но корреспонденция, которую он собирался написать, по его мнению, не должна была походить на то, что пишут в таких случаях.

— Я не хочу прокурорского тона, — говорил Вампилов. — У нас серьезно — это часто напыщенно. А можно по-другому… Весь вопрос — как: с какой интонацией, каким языком?

Он начал первую главку фразой: «Математика разгильдяйства — это не высшая математика».

Александр мог привезти из командировки очерк о неудачном замужестве обыкновенной девчонки. Или о вчерашнем заключенном (герой этой корреспонденции, как рассказывал мне Саня, приблатненно назвал себя при знакомстве: «Саша». А узнав, что журналист только что окончил университет, с достоинством сказал: «Я тоже. На Индигирке». Позже в комедии «Прощание в июне» Вампилов вложил в уста отбывшего срок Золотуева: «Я его, образование, на Индигирке получил»).

И почти в каждой корреспонденции найдем мы строки, исполненные поэзии:

«На тот берег упало малиновое покрывало заката, вода в реке потемнела, далеко моторки запели, как туча комаров, — пришел вечер, раздумчивый и спокойный, как старость бабки Натальи»; «к вечеру блестела измазанная солнцем река»; «пацаны… бродили по свежим путям, вдыхали запах шпал — излюбленный запах бродяг и неудачников»; «метели отплясывали здесь на своих последних праздниках…».

Не правда ли, необычно все это для пресной стилистики тогдашних да и нынешних газет?

* * *

В газетных публикациях Вампилова, в летучих записях карманной книжки есть одна тема, которую не замечают исследователи его творчества. Кто-то может считать ее социальной, но она скорее всего — нравственная. Коротко будущий драматург очертил ее такими словами: «Создают голодные — сытые разрушают». Об этом можно сказать и по-иному: «Создают голодные — сытые пользуются плодами их труда. А если разрушают, то потому, что не знают цены созданного. Им его не жалко. Голодные рабы произведут еще».

На эту мысль о неравенстве людей, которое сегодня царит и в России, наталкивает и следующая запись Вампилова. Речь в ней идет как бы от лица созидающих, которых журналист молодежной газеты в избытке видел на сибирских стройках:

«Вот мы строим, лазаем в грязи, а построим город, положим асфальт, насадим тополей, и тогда приедут сюда они — с бабочками, в манжетах, будут разгуливать по главной улице, и стыдно нам будет ходить по ней в спецовках».

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное