Вампир

У меня не хватало храбрости сказать ему горькую правду. Если мои коллеги и питали кое-какую надежду на благоприятный исход, то я — ни в каком случае. Смерть была неизбежна. Пока я молчал с жутким чувством в душе, в моем уме промелькнула мысль, заставившая меня вздрогнуть.

В этот момент губы ребенка раскрылись, и голосом слабым, как дыхание, он прошептал:

— Дедушка Винсент.

— Слышите? Он хочет видеть своего друга, — сказал д-р Ф., смахивая слезу.

Но я уже был у окна и, отодвинув занавеси, взглянул на двор. К дому подходил старик, сопровождаемый двумя надзирателями.

Я вскрикнул.

— Ради жизни нашего сына, — торопливо проговорил я, схватив доктора за руку, — не оставляйте его ни на одну секунду и заявите всем, что все, что я буду делать, происходит по вашему приказанию.

— Но что вы хотите делать?!

— Не забывайте… по вашему приказанию!

И, видя, что ребенок начинает приподниматься, я вышел из комнаты.

На лестнице я встретил Винсента.

— Ни шагу дальше! — сурово вскричал я, заграждая ему дорогу.

— Кто вы такой, и что вам нужно? — удивленно спросил он.

И, обернувшись к своим спутникам, сказал:

— Я хочу видеть г-на директора…

— Но я вам повторяю, что вас не пущу. Я действую по приказанию доктора Ф… Он велел немедленно отвести вас в павильон.

Потом, обратившись к служителям и назвав себя, я сказал:

— Один из вас пусть идет к доктору Ф. и передаст ему, что через полчаса я вернусь. Прибавьте, что для спасения ребенка мною будут употреблены все силы. Другой пусть идет с нами.

Мы пошли в павильон. Остановившись в садике, я отпустил сторожа.

Мы остались одни.

Наконец-то я был лицом к лицу с этим таинственным человеком. Я взглянул на него.

Он был очень бледен, глаза его горели.

Мы молча стояли, смотря друг на друга, как два врага, измеряющие свои силы перед смертельным боем.

Наконец, протянув к нему руку и дрожа от гнева, я произнес:

— Господин Винсент де Боссай де Тевенен, вы убийца!

Он только устремил на меня пылающий взгляд.

— О, не пытайтесь меня зачаровать: я не ребенок! — вскричал я. — Вы меня не убьете!..

Он опустил голову.

— Чего вы от меня хотите? Я вас не знаю, — произнес он.

— Но зато я вас знаю, господин Винсент! Помните ли вы несчастную мать (я назвал фамилию, улицу и год), которая десять лет тому назад рыдала у постели умиравшей дочери? Помните ли вы врача, который бессильно стоял у больной? Это был я! Тогда, — продолжал я, отчеканивая каждое слово, — тогда в соседней комнате послышались шаги, и умирающая, сделав последнее усилие, поднялась на постели и упала мертвая мне на руки… На пороге стояли вы…

— Так это были вы! — вскричал Винсент.

— Да, это был я, наблюдавший эту странную смерть и еще более странное преображение полуживого старика в юношу…

— Продолжайте.

— Помните ли вы также, как в тот же вечер вы просили привратницу вашего дома доверить вам ее сына?

— Она отказала. Правда.

— И вот, спустя десять лет, я встречаю вас здесь, бодрого и крепкого, хотя смерть вас давно уже ищет… Вы живете… а там, наверху, умирает дитя от какой-то странной болезни, ставящей науку в тупик… Понимаете ли вы, господин Винсент, почему я вам помешал войти туда, где вы надеялись сорвать с губ умирающего последнее дыхание жизни?!

— Войдем, — сказал старик, указывая на дверь павильона.

Он говорил совершенно спокойно, без малейшей тени волнения.

Мы вошли в кабинет, заваленный книгами.

Он подал мне стул и сел против меня.

— Что же вы подозреваете? — спросил он.

Я теперь вполне овладел собой. Я понял, что запугиваньем ничего от него не добьюсь, а потому совершенно хладнокровно сказал:

— Я не подозреваю… Я знаю.

— Что?

— Вы владеете тайной продолжать жизнь с помощью магнетизма. Хотя положительная наука и открыла законы гипноза и внушения, но она не получила еще тех результатов, которыми вы пользуетесь. Ваша наука преступна, ибо она в сотни раз увеличивает ужасное неравенство между борцами за жизнь. Основываясь на вашем собственном признании, я говорю вам, что вы убийца. Осмельтесь же мне сказать, что я ошибаюсь…

Старик Винсент закрыл руками лицо и тихо проговорил:

— Зачем я не встретил вас раньше?

— Вы сожалеете, что не имели случая научить меня вашей ужасной науке?

— Никакая наука, сама по себе, не может быть ужасна. Все зависит от ее применения, — важно сказал он.

— Ваша наука только орудие преступления.

— Не говорите так. Между нею и употреблением, которое я из нее делаю — целая бездна, отделяющая добро от зла, лекарство от яда.

— Но ведь вы сами назвали ее преступной?

— Назвал и скажу вам, что я не столько презираю себя за совершенные преступления, сколько за трусость, побуждавшую меня их совершать.

— Трусость?! Уж не боялись ли вы нападения на вас детей?

— Ах, нет, не то! Страх смерти.

— Объясните же наконец, что вы хотите сказать?

— Я вам все объясню, только возьму с вас клятву.

— Какую?

— Вы — человек науки. Я вам хочу открыть важную тайну, но вы должны торжественно обещать, что никогда не воспользуетесь ею для вас самих.

— Я должен поклясться не совершать преступления?

— И никому не открывать того, что сейчас узнаете.

— Хорошо, я клянусь.