Вампир - граф Дракула

19 мая. Я пойман, как птица в сети! Вчера вечером граф сладчайшим голосом попросил меня написать три письма: одно — в котором я говорю, что моя работа почти закончена, второе — что я уезжаю в день отправления письма, и третье — что я выехал из замка и приехал в Бистрицу. Я хотел воспротивиться, но пришел к заключению, что было бы сумасшествием поссориться с графом. Пока я нахожусь в его власти, отказаться — значит возбудить его подозрения. Он знает, что я о многом догадываюсь, и поэтому я должен умереть. Единственная надежда — продлить, насколько возможно, теперешнее положение. Вдруг что-нибудь произойдет и мне удастся бежать?

Дракула объяснил мне, что почта работает плохо и что, написав несколько писем сразу, я успокою своих друзей. Он прибавил, что в случае, если я продолжу свое пребывание в замке, он задержит письма в Бистрице. Граф так настаивал на этом, что я не посмел отказать ему, боясь вызвать раздражение. Я сделал вид, что согласен, и спросил, какие числа поставить на письмах. Подумав минутку, Дракула сказал:

— Пометьте первое двенадцатым июня, второе — девятнадцатым и третье — двадцать девятым.

Я знаю теперь срок своей жизни! Да помоги мне Бог!

28 мая. У меня появилась искра надежды, если не на свободу, то, по крайней мере, на возможность сообщить о себе своим друзьям. Цыганский табор пришел в замок и поселился во дворе. Надо сказать, в Трансильвании и Венгрии цыган очень много. Они бесстрашны и религиозны (если не считать суеверий, которых у них масса) и говорят на каком-то своеобразном языке.

Я напишу домой несколько писем и передам их цыганам для отправки по почте. Я уже говорил с ними через окно, пытаясь завязать знакомство. Они сняли шапки и поклонились мне, делая какие-то жесты, значения которых я не понял…

Я написал два письма — одно Минне, другое мистеру Гаукинсу, прося его связаться с ней. Я объяснил Минне свое положение, не рассказывая, конечно, обо всех ужасах. Она бы не выдержала столь страшных известий и, пожалуй, заболела бы. Даже если мои письма попадут в руки графу, он не поймет, раскрыл ли я его отвратительные тайны или нет. Письма я бросил через решетку окна, прибавив золотую монетку, и постарался знаками объяснить цыганам, чего от них хочу. Человек, поднявший письма, поклонился, приложил их к сердцу и вложил в свою шапку.

Больше я ничего сделать не мог. Тихонько вернувшись в библиотеку, я занялся чтением. Вскоре пришел Дракула.

Он сел рядом со мной, вскрыл два письма, которые принес с собой, и вкрадчивым голосом сказал:

— Цыгане передали мне эти письма. Как они у них оказались? Смотрите, — он развернул первое, — одно от вас моему другу мистеру Гаукинсу, второе… — тут граф заметил незнакомые ему буквы шифра и побледнел от бешенства. — Второе — мерзкое сочинение, оскорбляющее законы дружбы и гостеприимства! Оно не подписано. Значит, оно нас касаться не может!

Поднеся письмо и конверт к пламени лампы, граф дождался, пока они сгорят.

— Письмо Гаукинсу я, конечно, отправлю, — продолжал он. — Оно написано вами, а ваши письма представляют для меня святыню. Прошу прощения, мой друг, что невольно сломал печать. Будьте любезны, запечатайте его снова.

Я молча написал адрес на свежем конверте. Граф кивнул и вышел из комнаты. Я слышал, как ключ повернулся в замке. Меня заперли…

Когда часа два спустя Дракула вернулся, я дремал на диване. Он был крайне вежлив со мной, даже радушен, и, заметив, что я спал, спросил:

— Вы устали, мой друг? Ложитесь в постель, вы плохо выглядите. Сегодня вечером я не буду иметь удовольствия беседовать с вами, так как очень занят, но вы заснете скоро, я убежден.

Я пошел к себе и действительно скоро заснул крепко, без снов.

31 мая. Проснувшись утром, я решил переложить несколько листов бумаги и конверты из своей папки в карман, чтобы иметь возможность писать во всякое время, но меня ожидал новый неприятный сюрприз. Бумага исчезла, вместе с ней путеводитель и рекомендательное письмо мистера Гаукинса! Одним словом, я лишился того, что могло бы пригодиться мне в случае бегства из замка. В отчаянии я начал выкладывать свои веши из чемодана и открыл шкаф, боясь, что еще что-нибудь пропало. Дорожной пары, в которой я приехал, не оказалось, пальто и пледа тоже не было! Это, должно быть, начало осуществления какого-то гнусного плана…

17 июня. Сегодня утром я, сидя на постели и стараясь что-нибудь придумать, услышал щелканье кнутов и топот лошадей, приближающихся к замку. Я подошел к окну. Во двор въехали две большие телеги. Лошадей под уздцы вели крестьяне в огромных шляпах, грязных овчинных безрукавках и высоких сапогах. В руках у них были длинные палки.