Вампир Лестат

Как это часто бывает, когда мы отдаем свою кровь или берем ее от нам подобных, пока обожженный демон насыщался, перед моими глазами возникали разного рода видения. То, что я мысленно видел, было связано с Египтом, с его историей, и свидетельствовало о том, что за четыре тысячи лет в языке, религии и искусстве Египта почти не произошло изменений. Впервые мне было понятно все, что я видел, и я проникся огромной симпатией и любовью к Матери и Отцу– как к реликвиям этой страны, не менее значительным, чем ее пирамиды. Эти видения еще больше разожгли мой интерес и превратили его в нечто сродни преданности и благоговению.

Должен признаться все же, что я в любом случае похитил бы Мать и Отца – только ради того, чтобы выжить.

Под впечатлением от приобретенных мною новых знаний и неведомого мне прежде чувства возвышенной любви к Акаше и Энкилу я приблизился к ним, чтобы уложить обоих в саркофаги. Я был уверен, что Акаша позволит мне сделать это, и в то же время сознавал, что Энкил способен одним ударом размозжить мне голову.

Однако Энкил, так же как и Акаша, подчинился мне без какого бы то ни было сопротивления. Они позволили мне обернуть их бинтами и уложить в деревянные саркофаги, имеющие форму тел и украшенные изображениями совершенно других лиц и длинными иероглифическими надписями, обращенными к мертвым. Они позволили мне взять их с собой в Александрию.

Держа под каждой рукой по саркофагу, я вышел из склепа, оставив там обеспокоенного и взволнованного демона.

Из чувства уважения и желания сделать все, как подобает, едва добравшись до города, я нанял людей и велел им со всей осторожностью доставить саркофаги в мой дом. Потом я спрятал их в саду глубоко под землей, все время объясняя вслух Акаше и Энкилу, что им не придется провести в земле много времени.

Когда настала следующая ночь, мысль о том, что мне придется оставить их одних, привела меня в ужас. Поэтому я охотился совсем рядом с домом, в нескольких ярдах от калитки сада. Потом я послал рабов, приказав им нанять для меня лошадей и повозку и готовиться к путешествию вдоль берега до Антиохии, города на реке Оронт – этот город я хорошо знал и любил, к тому же мне казалось, что там все мы будем в полной безопасности.

Как я и опасался, вскоре в моем доме появился Старейший. Я ждал его, сидя в полутемной комнате на кушетке в позе истинного римлянина. Возле меня горела лампа, а рядом лежала копия какой-то поэмы на латинском языке. Я боялся, что он почувствует близкое присутствие Акаши и Энкила, а потому намеренно мысленно посылал ему лживые видения – как будто я спрятал их в самой большой пирамиде.

Перед глазами все еще вставали картины Древнего Египта, пришедшие ко мне от обожженного демона. Я видел перед собой страну, в которой законы и верования почти не изменялись с давних времен, страну, которая имела рисуночное письмо, пирамиды и мифы об Осирисе и Исиде еще в те далекие века, когда Греция пребывала во тьме, а Рим даже не существовал. Я видел великие разливы Нила, горы по обоим берегам реки, ограждавшие долину. Теперь я воспринимал ту эпоху совсем по-другому и смотрел на все иными глазами. И дело было не только в том, что образы были навеяны мне древним существом, но и в том, что я успел увидеть в Египте и узнать о нем за последнее время, в моем ощущении, что именно здесь лежит начало всех начал, возникшем у меня после множества прочитанных книг задолго до того, как я стал одним из сыновей Матери и Отца, которых намеревался сейчас увезти отсюда.

– Почему ты решил, что мы доверим их тебе? – с порога задал вопрос Старейший.

Одетый в короткую полотняную юбку, он обошел мою маленькую комнату. Блестящая кожа его лысого черепа и округлого лица и глаза навыкате отражали свет лампы.

– Как ты осмелился похитить Мать и Отца?! – продолжал он. – Что ты с ними сделал?!

– Это ты оставил их под палящими лучами солнца, – ответил я. – Это ты пытался их уничтожить. Ты был тем, кто не верил древним легендам. Тебе было поручено заботиться о Матери и Отце, оберегать их, и ты мне солгал. Ты стал виновником смерти множества нам подобных по всему миру, и ты мне солгал.

Он был совершенно ошеломлен. Он считал меня зазнавшимся гордецом и наглецом. Ну и что из этого? Да, он обладал возможностью превратить меня в пепел, точно так же как пытался сделать это с Матерью и Отцом. Но ведь она пришла ко мне! Именно ко мне!

– Я не знал, что может произойти, – заговорил он, крепко сцепив пальцы. От напряжения на лбу его вздулись вены. Он старался запугать меня и выглядел сейчас как огромный нубиец с голым черепом. – Клянусь тебе всем, что для меня свято, я понятия не имел, что может случиться. Тебе не понять, каково это – год за годом, десятилетие за десятилетием, век за веком охранять их, заботиться о них и знать, что они могут говорить, могут двигаться, но не делают ни того ни другого!

Я не испытывал к нему симпатии. Для меня он был не более чем загадочной фигурой, стоящей посреди комнаты и обрушивающей на меня жалобы на свои немыслимые муки. О каком сострадании могла идти речь?