Вампир Лестат

Мы вместе поднимались на пирамиды, взбирались в объятия гигантских сфинксов. Пристально вглядывались в надписи на уцелевших фрагментах древних камней. Изучали мумии, которые можно было купить за гроши у местных воришек, старинные украшения, осколки глиняных и стеклянных сосудов. Опускали руки в воды Нила и смотрели, как пробегают между пальцами струи, вместе охотились на узких улочках Каира. Мы посещали бордели, где, удобно устроившись на мягких подушках, наблюдали, как танцуют юноши, и наслаждались звуками эротически возбуждающей музыки, которая на какое-то время заглушала даже постоянно звучащее в моей голове пение скрипки.

Иногда я вдруг вскакивал и тоже принимался исполнять какой-то дикий танец под экзотическую музыку, стараясь подражать изящным и полным гибкости движениям танцоров. Завывание рожков и пение лютней заставляли меня забыть обо всем на свете.

Габриэль спокойно сидела, улыбаясь мне из-под припорошенных землей полей соломенной шляпы. Мы практически не разговаривали друг с другом. По-прежнему сопровождая меня по ночам в моих блужданиях по Каиру, она оставалась не более чем холодной и жестокой красавицей с необыкновенно бледным лицом и испачканными землей щеками. В подпоясанном широким кожаным ремнем сюртуке, с заплетенными сзади в косу волосами, она двигалась с поистине королевским достоинством и характерной для вампиров легкостью и грацией. В темноте я видел, как светится кожа ее изящно очерченных скул и неясно розовеют нежные губы. Она была так прекрасна, и я с болью сознавал, что пройдет немного времени, и она вновь неизбежно исчезнет.

Однако она оставалась со мной даже тогда, когда я снял для себя небольшой, но богато украшенный дом, некогда принадлежавший одному из мамелюков, с прекрасными изразцовыми полами и изысканными, великолепной работы балдахинами, свисающими с потолков. Она даже помогала мне сажать бугенвиллеи, пальмы и другие тропические растения, пока мы не превратили двор в маленький уголок цветущих джунглей. По собственной инициативе она принесла клетки с яркими и нарядными канарейками, попугаями и зябликами.

Габриэль сочувственно кивала, когда я жаловался на отсутствие писем из Парижа и говорил, что неизвестность буквально сводит меня с ума, что я с нетерпением жду хоть каких-нибудь вестей из Франции.

Почему Роже мне не пишет? Неужели Париж охвачен восстанием и безумием? Я надеялся, что страшные события в любом случае не коснутся моей живущей в провинции семьи. Но что, если беда случилась с самим Роже? Почему от него нет писем?

Она уговаривала меня отправиться вместе с ней вверх по реке. И хотя я с волнением ждал хоть каких-нибудь писем или новостей от английских путешественников, я согласился. Мне было приятно, что она позвала меня с собой. В конце концов, она заботилась обо мне, пусть даже по-своему.

Я понимал, что только ради меня она переодевается в чистое белоснежное белье и свежие сюртуки; ради того чтобы доставить мне удовольствие, тщательно расчесывает свои длинные прекрасные волосы.

Но все это не имело значения. Я тонул, погружался в пустоту и отчетливо сознавал это. Я странствовал по миру словно в тумане и воспринимал все происходящее как сон.

Мне казалось совершенно естественным, что вокруг себя я вижу пейзаж, остающийся неизменным в течение многих тысяч лет, с той поры, когда древние художники высекали свои рисунки на камнях пирамид египетских фараонов. Я не считал удивительным, что точно так же, как и тогда, растут вокруг пальмы, что крестьяне тем же способом, что и в древности, достают из реки воду и так же поят ею коров.

Передо мной открывалась картина мира у самых его истоков.

Интересно, бродил ли когда-нибудь по этому песку Мариус?

Мы осматривали гигантский храм Рамзеса, стены которого были сплошь испещрены миллионами миниатюрных изображений. Я не переставал думать об Осирисе, но нарисованные на камне фигуры были мне незнакомы. Мы изучали руины Луксора. Лежали рядом в лодке и смотрели на звезды.

На обратном пути в Каир мы любовались статуями-колоссами Мемнона, и Габриэль шепотом рассказывала мне, что точно так же, как мы сейчас, много веков назад римские императоры специально приходили сюда, чтобы насладиться этим великолепием.

– Статуи считались древними уже во времена Цезаря, – рассказывала она, пока мы двигались сквозь холодные пески на верблюдах.

Ночь была необычно тихой, и на фоне иссиня-голубого неба мы могли отчетливо видеть темные силуэты гигантских статуй. Несмотря на то что соленые ветры и солнце начисто уничтожили их лица, казалось, что эти немые свидетели прошедших эпох пристально вглядываются вперед. Их неподвижность одновременно и пугала меня и вызывала в душе печаль.

В голове у меня крутились те же мысли, что и тогда, когда я стоял перед пирамидами. Древние боги, древние тайны… По спине у меня пробежал холодок. Однако теперь эти статуи всего-навсего древние стражи, безликие правители вечности и разрушения.

«Мариус, – шептал я про себя, – видел ли ты все это? Способен ли кто-либо из нас просуществовать столь долго?»