Вампир Лестат

– Я все понимаю, – ответил я.

– Ты говоришь искренне? Или мне все же следует припугнуть тебя? Должен ли я предупредить, что месть моя может быть ужасной? И что наказание коснется не только тебя, но и тех, кому ты доверишь эту тайну. Учти, Лестат, я уничтожил многих себе подобных, которые приходили, чтобы найти меня. И уничтожил их только потому, что они узнали древние легенды и мое имя. Потому что они не прекратили бы свои поиски.

– Я не в силах больше слушать это, – пробормотал я. – Клянусь, я никому ничего не расскажу. Но боюсь, что другие смогут прочесть мои мысли, похитить образы, хранящиеся в моей голове. Арману, например, это удавалось с легкостью. Что, если…

– В твоих силах скрыть эти образы. Ты знаешь, как это делается. Ты можешь послать им совсем другие видения и таким образом сбить их с толку. Ты можешь закрыть свой разум. Это ты тоже умеешь делать. Однако давай покончим с угрозами и предостережениями. На самом деле ничего, кроме любви, я к тебе не испытываю.

Некоторое время я сидел молча. В голове моей роились всякого рода запретные помыслы. В конце концов я не выдержал и высказал их вслух:

– Мариус, неужели тебе никогда не приходило в голову рассказать остальным обо всем, что тебе известно? Я имею в виду, что ты мог бы сделать свои знания достоянием нам подобных и таким образом собрать всех вместе.

– Боже милостивый! Конечно же нет, Лестат! Зачем бы я стал это делать? – Казалось, он был искренне озадачен.

– Да затем, чтобы мы смогли наконец обрести древние легенды, чтобы смогли все обдумать и разобраться в загадках нашей истории, как делают это смертные. Чтобы могли поведать друг другу собственные истории, поделиться силами и знаниями…

– И воспользоваться ими так же, как прибегли к ним Дети Тьмы в борьбе против людей?

– Нет… я имел в виду не это.

– Послушай меня, Лестат. В вечности общества встречаются достаточно редко. Большинство вампиров недоверчивы по натуре и стремятся к одиночеству, потому что не любят никого. Время от времени они обзаводятся одним или двумя тщательно отобранными и проверенными спутниками и охраняют места своей охоты и свою собственность так же ревностно, как делаю это я. Они не захотят объединяться. И даже если им удастся преодолеть ожесточение, подозрительность и злобу, которые всегда разделяли их, и создать нечто вроде союза, то очень скоро все закончится жесточайшей и непримиримой борьбой за превосходство и битвами за власть. Произойдет примерно то же самое, что позволила мне увидеть Акаша и что однажды уже случилось тысячу лет тому назад. Так или иначе, но мы воплощаем собой зло. Мы убиваем. А потому пусть лучше на этой земле создают свои союзы смертные, объединяясь во имя добра.

Стыдясь собственных возбуждения, слабостей и импульсивности, я согласился с его доводами. Однако передо мной открылся целый мир новых возможностей.

– А как быть со смертными, Мариус? Неужели ты никогда не испытывал желания раскрыть перед ними свою сущность, рассказать им все, что тебе известно?

И вновь мой вопрос ошеломил его.

– Неужели тебе не хотелось поведать о нас миру? – продолжал я. – А там будь что будет. Разве не казалось тебе, что это гораздо лучше, чем жить, скрываясь и окутывая себя тайной?

Он на минуту прикрыл глаза и опустил подбородок на сложенные руки. Впервые мне удалось мысленным взором увидеть вереницу исходящих от него образов, и я понял: он позволил мне проникнуть в его разум, потому что не был уверен в своем ответе. Его воспоминания обладали такой силой, что мои собственные возможности показались мне слабыми и хрупкими. А он между тем вспоминал далекие времена, когда Рим правил всем миром и когда сам Мариус находился в расцвете своей смертной жизни.

– Ты вспоминаешь о том, как собирался все рассказать? – спросил я. – Как хотел раскрыть свой чудовищный секрет?

– Возможно. Но только в самом начале, когда меня мучило отчаянное желание общаться с людьми и не терять с ними связи.

– Да, именно общаться, – повторил я, с удовольствием произнося это слово.

И мне вспомнился вечер, когда я стоял на сцене театра Рено, приводя в ужас собравшихся в зале парижан.

– Однако это было только в очень-очень далеком прошлом, – медленно произнес он, находясь под впечатлением от своих воспоминаний. Его прищуренные глаза были задумчивыми, словно он мысленно перенесся на множество веков назад. – На самом деле это безумие и глупость. Если бы люди получили хотя бы одно подтверждение, они немедленно уничтожили бы нас. А я не желаю погибать. Такого рода опасности и катастрофы меня не интересуют.

Я молчал.

– В действительности ты и сам не испытываешь потребности сделать рассказы о нас достоянием общественности, – примирительно и успокаивающе промолвил он.

Пальцы его коснулись моей руки.

«На самом деле мне так этого хочется», – думал я, глядя вдаль и вспоминая свое не такое уж далекое прошлое: театр, сказочные фантазии. Меня охватила невыразимая печаль.

– Тебя мучают одиночество и сознание своей чудовищной сущности, – снова заговорил он. – А ты по натуре импульсивен и несдержан.

– Ты прав.