Найя попыталась стряхнуть опьяняющий туман, все еще цепляющийся за ее сознание. Она знала, что не нужно было задерживаться там, где их могли найти, и все же она отдалась Ронану там, где любой желающий мог их увидеть, тратя то драгоценное время, за которое она могла спрятать его от членов своего племени. Здравый смысл не существовал, когда он касался ее, и она хотела жить только сегодняшний моментом. Даже сейчас, со смертельным взглядом Хоакина, сосредоточенным на них, все, о чем он она могла думать, это о том, как сильно она хотела Ронана.
Хоакин был не только готов к борьбе. За ней раздалось предупреждающий рык от Ронана, и ей не нужно было оборачиваться, чтобы знать, что глаза вампира горели серебром, а клыки были оскалены.
— Уйди с дороги, Найя. — Голос Ронана был полон ярости, каждое слово звучало неестественно. Все они были не более чем высокоразвитыми животными, и встать перед хищниками, делящими территорию, вероятно, не самая лучшая идея. Все-таки она не могла просто спрятаться за него и ничего не делать!
Хоакин по широкой дуге обошел их, хвост размахивал вперед и назад, голова была низко опущена к земле. Его шелковые черные уши прижимались к голове, когда он поднял нос к небу. Глубокие морщины прорезали мех, когда он принюхался, его нос без сомнения обжигала магия. Он опасливо глядел на Найю, и она сделала шаг назад, чтобы положить руку на плечо Ронана. От движения ее мышцы натянулись, но она знала, что это были эмоции Ронана, которые она чувствовала, а не свои.
Он был зол. От этого во рту у нее стало кисло и горько. Но это был не его мир. И начать борьбу с Хоакином будет только хуже. Пальцы Ронана крепко сжали ее, кратко, притяжательно, прежде чем отпустить.
— Что ты собираешься делать, — предупредила она, — нет.
Песня, медленная и ритмичная, стучала в ее груди, будто круглые барабаны. Самцы Бороро, возможно, не могли управлять или владеть магией, но это не значило, что магия не была неотъемлемой их частью. Звук стал громче, как только Хоакин стал меняться, оставляя свою форму зверя.
Переход был безболезненным, насколько она знала, как вылезать из воды. И это было не так мгновенно, как хотелось бы Найе.
— Найя. — Темные брови Хоакина резко сошлись над его почти черными глазами. Боль в его голосе была внутренней, прорезающей кровавую дорогу, которая оставляла ее ощущения слишком оголенными. Как долго он скрывался в тени, наблюдал? Сколько он видел? Щеки Найи горели от стыда. Он был свидетелем ее настоящей страсти, когда она кричала ей удовольствия, пока Ронан зарывался лицом между ее ног?
Она не знала, что сказать. С чего начать. Отмазки были банальными, и Хоакин учуял бы любую ложь, которую она попыталась бы ему скормить. Кроме того, одно неправильно произнесенное слово точно так же ударило бы по Ронану. Честность была единственной политикой в данной ситуации. Она будет бороться с последствиями ее действий.
— Я знаю, я не проверила, но…
— Pensé que estabas muerto10! — Слова сорвались с его губ едва сдерживаемым криком. Он сжал губы в презрительной насмешке, когда его взгляд охватил ее с головы до ног. — И я нашел тебя голой на песке, под этим pinche pedazo de mierda11!
Найя съежилась. Обвинение в тоне Хоакина жалило ее. Она должна была позвонить кому-то. Сказать Лус, чтобы все знали, что она в порядке. Конечно, они предположили, что ее убили; она никогда не выходила на охоту без проверок. Он был расстроен. Взволновал. И предан. Она понимала это. Но любая агрессия против Ронана была плохой идеей. Хоакин понятия не имел, с кем или с кем он имел дело.
Совершенно не смущаясь своей наготы, Хоакин прищурено смотрел то на Найю, то на Ронану. Он был почти столь же большим, как Ронан, его тело было сплошными литыми мускулами. Изящнее, чем у ее вампира, но не менее смертоносным. Ноздри Хоакин подрагивали, а мышцы в челюсти дергались. Звук барабанов ускорил темп в душе Найи, и было очевидно, что мужчина едва мог себя контролировать. Если он снова изменится, то нападет. Найя была в этом уверена. Она должна была успокоить его, прежде чем все рванет. Хоакин уставился на нее, его тело тряслось от безудержной ярости, и обвинил.
— Eres mio! —