Он усмехнулся, будто прослушал весь ее молчаливый монолог.
— Зачем ты сделал это со мной? — спросила она, все еще невольно вслушиваясь в себя и так боясь обнаружить там снова признаки чего-то чужого.
— Лучше один раз показать, чем сто раз объяснять, пытаясь подобрать слова, — хмуро, но с каким-то жестоким наслаждением отозвался он.
— И что это было?
— А ты не поняла? — он горько усмехнулся.
Сэм снова вспомнила страх, внутренне сжалась, ей показалось, что теперь, при воспоминании о произошедшем, тело ее словно замерзало от одной попытки.
— Теперь ты знаешь это, — удовлетворенно прошептал он, словно понимая, что она ощущает и лаская холод в ее теле, как старую любимую собаку.
Еще секунду назад ей хотелось задавать ему вопросы, говорить с ним, возмутиться, что он так с ней поступил, и вот — уже ничего, она застыла в безразличии, словно статуя, не испытывая ни эмоций, ни потребности в них. Он стоял у окна точным ее отражением, такой же недвижимый и безразличный. Но все-таки пошевелился, взглянул на нее и, о чем-то задумавшись, спросил:
— Почему ты вспомнила обо мне?
— Прости? — растерянно произнесла она, выныривая из своей прострации. И испытала от этого немыслимое облегчение, так, словно ей наконец позволили размять затекшие мышцы.
— Почему, когда тебе было страшно, ты вспомнила обо мне? — голос его был абсолютно спокоен, но взгляд пробивался внутрь.
Она задумалась на какую-то секунду перед тем, как ответить, но этого было достаточно, чтобы под его взглядом снова захотеть прикоснуться к нему, прижаться к его рубашке, коснуться губами шеи, груди. Сэм невольно замотала головой, пытаясь избавиться от очередной волны наваждения.
Он принял это за отрицание.
— Я знаю, что вспомнила, — повторил он.
— Я не отрицаю, — вздохнула она, подняла на него глаза, и невольно охнула, настолько этот взгляд добавил ее ощущениям. Он сделал несколько шагов ей навстречу и застыл на расстоянии вытянутой руки. Она неосознанно сократила это расстояние, и осталась стоять вот так, рядом, ощущая его всей кожей, но не дотрагиваясь, не смея. — Это заставило меня забыть о страхе, — прошептала Сэм ему в грудь.
— Ты задумывалась когда-нибудь, почему именно боишься умереть? — произнес Дориан.
— Так будет после смерти? То, что я ощутила? — ответила она вопросом на вопрос.
Он рассмеялся.
— Как ты… этот клубок змей внутри — что это было, Дориан?
— Просто способ позволить тебе увидеть. — Затем, заметив, как расширились ее глаза, добавил. — Неважно, что ты увидела, никаких змей не существует. Внутри тебя сейчас нет ничего такого, не беспокойся.
— Вы так ощущаете всегда? Это то, что ты чувствуешь постоянно? — Сэм не могла успокоиться, она наконец дошла до своего главного вопроса.
— Не всегда, — выдохнул он, — но достаточно часто. Я хотел, чтоб ты это знала, знала, как человеческий сон и пробуждение.
— И сколько ты готов был травить меня этим страхом, если бы я не вспомнила о тебе?
— Это как с актером в черном, который управляет своими куклами: пока ты не думаешь о нем, ты его не замечаешь и просто наслаждаешься спектаклем.
— Просто наслаждаешься спектаклем… — повторила за ним Сэм. — Неужели ты действительно так жесток.
— Это не был вопрос? — улыбнулся он.
— Нет, — прошептала Сэм, отстраняясь.
— О, здоровая реакция, — одобрил Дориан и снова заулыбался.
— Ты — псих, — проговорила она, снова охватывая себя руками, словно пытаясь оградиться от него.
— Я бы не пытался меня оскорбить, — спокойно произнес он, но в голосе его ощущалось предупреждение.
Сэм ощутила его предупреждение, как сигнал к собственной ярости.
— И что, черт возьми, это должно значить? Что, если я посмею тебя оскорбить, ты больше никогда не прекратишь потока ужаса, пока я в нем не утону? Ты это имеешь в виду? Ты пережуешь и выплюнешь мой слабенький человеческий разум в своей машине смерти?
Его глаза полыхнули гневом. Дориан подхватил ее за руки и вздернул вверх, так что она оказалась почти напротив его глаз. И это возымело эффект, но совершенно противоположный тому, что он ожидал. Озлобленность ушла из нее, схлынула, как поток мутной воды, и под ней осталась неприкрытая нежность. Он застыл под этим взглядом, плавно отпуская ее руки.
— Прости, я… — прошептал он.
— Ты хотел, чтобы я поняла, — остановила его Сэм. — Я поняла. Я не говорю, что я поняла все до конца, но… я теперь знаю, что означает страх, холод, неподвижность. И, как ни странно, — она взглянула на него, — я чуть больше знаю о том, что означаешь для меня ты.
— Я тот же страх и холод, только облеченный в форму. — Спокойно сказал Дориан.
Именно это он хотел, чтобы поняла Сэм. Хотел, чтобы она знала правду, и не обманывалась оболочками, которые она видит, какими бы красивыми они не казались.
— Тебе нравятся красивые гробы? — спросил он.
Ее передернуло.
— Мне бы вообще, прости, не хотелось об этом думать. Когда я представляю свою смерть, я представляю кровь и тело, но не гроб. Похороны — это то, что остается за занавесом для покойника.
— Разумно, — он развеселился. — Но я не к тому.
— А к чему же?