Вампирские архивы: Книга 1. Дети ночи

12 апреля. Вчерашний день был благословенным оазисом спокойствия, и ночь минула без происшествий. Приезд Уилсона — великое утешение. Что может теперь предпринять эта женщина? Несомненно, выслушав то, что я сказал, она воспылает ко мне таким же отвращением, как я к ней. Она не должна бы, нет, просто не может желать любовника, который так ее оскорбил. Да, от любви ее я, очевидно, избавлен. Но как насчет ненависти? Ведь она может применить свои способности и для отмщения! Стоп! Хватит пугаться всякой тени! Она забудет обо мне, я забуду о ней, и все будет хорошо.

13 апреля. Мои нервы вполне восстановились. Я все больше уверяюсь, что победил ужасное создание. Но должен признаться, смутное ожидание неприятностей меня не оставляет. Старая дева выздоровела: мне рассказали, что сегодня после полудня она каталась в экипаже вместе с миссис Уилсон по главной улице.

14 апреля. Сильно сожалею, что не могу уехать отсюда насовсем. Я полечу к Агате, как только закончится семестр. Увы, это мечты слабого человека, признаю, но мерзкая женщина ужасно действует на мои нервы. Мы снова виделись и говорили с нею.

Дело было сразу после второго завтрака; я курил сигарету в своем кабинете, и вдруг в коридоре послышались шаги моей горничной Мэррей. Я вяло отметил, что за нею идет кто-то еще, и не дал себе труда подумать, кто бы это мог быть. Но тут едва слышный звук заставил меня вскочить, и по телу моему пробежали мурашки от дурного предчувствия. Никогда прежде я не замечал специально, как стучит костыль при ходьбе, однако тут натянутые нервы подсказали мне, что означает резкое деревянное постукивание, чередующееся с приглушенным топотом обутой ноги. И через мгновение служанка ввела в комнату незваную гостью.

Я даже не пытался соблюдать светские условности, она тоже. Я просто стоял с тлеющей сигаретой в руке и глядел на нее. Она же молча смотрела на меня. Мне вспомнилось, как в этой самой тетради когда-то пробовал определить выражение ее глаз: скрытные или свирепые? Сегодня они были свирепые — холодные, неумолимые без всяких сомнений.

— Итак, — сказала она наконец, — ваше настроение не переменилось с того раза, когда мы виделись?

— Оно всегда оставалось неизменным.

— Давайте объяснимся, профессор Гилрой, — медленно произнесла она. — Я не из тех людей, с которыми можно шутить, как вы уже, видимо, должны были усвоить. Именно вы попросили меня начать серию опытов, именно вы завоевали мою привязанность, именно вы признались мне в любви. Наконец, вы принесли мне в подарок фотографию со словами привязанности, и вы же, в тот же самый вечер, сочли уместным грубо оскорбить меня, говоря со мною так, как еще ни один мужчина не рискнул. Признайтесь, что эти слова вырвались у вас в момент страстного увлечения, и я готова простить и забыть. Ведь в действительности вы не имели в виду того, что сказали, Остин? Вы не питаете ко мне ненависти на самом деле?

Я мог бы пожалеть эту искалеченную женщину — такая тоска по любви вдруг мелькнула в ее глазах, вытеснив угрозу. Но я вспомнил, что мне пришлось пережить, и мое сердце стало тверже кремня.

— Если вы и слышали от меня слова любви, — сказал я, — то произнесены они были вашим голосом, не моим, и вы прекрасно это знаете. Единственные искренние слова мне удалось сказать в последний раз, когда мы виделись.

— Я знаю. Кто-то настроил вас против меня. Это был он! — Она стукнула костылем по полу. — Хорошо же! Вы отлично знаете, что я могла бы сию минуту заставить вас ползать у моих ног, подобно виноватому спаниелю. Вы более не застанете меня в момент слабости, когда можно оскорблять меня безнаказанно. Берегитесь, профессор Гилрой, хорошенько подумайте, как быть дальше! Положение ваше ужасно. Вы еще не вполне осознали, как крепко я держу вас.

Я пожал плечами и отвернулся.

— Ладно, — сказала она, помолчав, — если вы презрели мою любовь, посмотрим, что можно сделать посредством страха. Улыбаетесь? Улыбайтесь, но настанет день, когда вы, стеная, явитесь ко мне молить о прощении. Да, вы будете ползать на брюхе передо мною, вы, такой гордый, и проклинать тот час, когда вы сами превратили лучшего друга в злейшего врага. Берегитесь, профессор Гилрой!

Она вскинула свою белую руку, и я заметил, что ее трясет, а лицо почти утратило человеческие черты, так исказила его ярость. Спустя мгновение она убралась, я услышал, как быстрый топот и постукивание удаляются прочь.