Вампирский роман Клары Остерман

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Старшему сыскарю Первого сыскного отдела г. Новый Белград

Усладину Савве Терентьевичу,

От сыскаря Первого сыскного отдела г. Нового Белграда

Давыдова Демида Ивановича

Я, Давыдов Д. И., в ходе проведения допроса проходящей свидетелем по делу о Курганово Клары Остерман использовал бранную речь по причине тяжёлых рабочих условий и большого эмоционального напряжения.

В своём поведении раскаиваюсь и считаю его неподобающим для представителя государственных служб. Впредь обязуюсь вести себя сдержаннее.

Давыдов Д. И.

ИЗ ДНЕВНИКА КЛАРЫ ОСТЕРМАН

Мне стало снова дурно. А я только поверила, что всё же выздоравливаю. Сколько меня не рвало кровью? Дня два? Надежды нет.

Я умру.

Только что ушёл этот мерзкий Давыдов. Он ворвался в мою спальню, когда я уже собиралась готовиться ко сну. Весь день после допроса пролежала, не переодеваясь, на кушетке, не могла прийти в себя. Меня знобило, голова болела, подташнивало. От переживаний я совсем расклеилась. И вдруг снова этот Давыдов. Он бессовестный, ополоумевший самодур!

Без стука он вошёл, сразу с порога начал бросаться обвинениями, которых я даже не понимала. Что-то говорил постоянно про кровь и про Соню, про эксперименты отца. Ещё и припомнил, что я ассистировала папе в лаборатории. Это так, но я же никогда не принимала участия в экспериментах! Помогала проводить операции, пару раз отец брал меня с собой на вскрытие. Я всегда проявляла живой интерес к его работе, много читала научной литературы, которую он выписывал из Лойтурии. Конечно же я хотела помочь! Но никаких чудовищ уж точно не создавала.

И вдруг Давыдов начал обвинять меня в соучастии.

– Я перечитал протокол вашего допроса, господица Клара, – язвительно произнёс он, сверкая злыми глазами, – и знаете, что я заметил? Как вы говорите о крови.

Конечно, я говорю о крови, ведь меня несколько дней рвало ей! Я умираю! Мне всего двадцать один год. Я никогда не была замужем, не выезжала из Курганово. Я даже не целовалась ни разу, и мне – не познавшей жизни, не испытавшей и не изведавшей ничего, кроме четырёх стен графской усадьбы – предстояло умереть от чахотки совсем одной, в одиночестве, брошенной отцом.

Я разрыдалась. Меня снова стошнило, снова кровью, от чего подурнело ещё сильнее. Давыдов стоял надо мной, насмехался, вглядывался в мою кровь, точно надеялся найти там улики против отца и графа. А я рыдала, сидя на полу, не в силах даже вытереть это расползающееся кровавое пятно. Хорошо хоть ковёр не испортила на этот раз.

И только Усладин, которого позвал кто-то из младших чинов, смог отогнать от меня Давыдова и отправил того за доктором. Создатель, молю, пусть доктор приедет скорее. Я умираю. Чувствую, что умираю. Ноги коченеют.

До сих пор слышу шаги за дверью. Темнеет, но я не зажигаю свечу, чтобы они посчитали, будто я сплю. Моя болезнь теперь служит удобным прикрытием от их вмешательства.

В углу по-прежнему стоит собранный саквояж. Несколько раз порывалась разобрать его, но так и не взялась. Во мне всё ещё брезжит надежда на возвращение отца. Разве мог папа бросить меня здесь совсем одну? Он никогда прежде не оставлял меня надолго, даже в прежние времена, когда в Курганово и появиться никого чужого не могло. Я же… он же мой отец. Он не мог оставить меня, словно забытую вещь. Он же любит меня.

Он сделал из меня чудовище. Мишель писал об этом. Мои сны все кричат об этом.

Я жажду крови. Я чую её на своих губах, на языке. Помню, как она стекает горячая солоноватая в горло, как согревает грудь, как…

Создатель! Какие ужасные вещи я пишу. Это точно вовсе не я. Клянусь, не помню, в упор не помню, как написала эти строки в собственном дневнике, точно некто завладел моим телом, заставил взяться за перо и записать эти чудовищные выдумки. Мне и в голову прийти не могло ничего подобного. Конечно, мне по нраву новомодные мистические романы о вампирах, но чтобы поверить в это…

Может ли ранение привести к сумасшествию? А чахотка? Что со мной происходит? Мне страшно. И шорохи. И скрип. И этот проклятый писк. Он затопляет мою спальню.

Я плачу очень тихо, чтобы никто не услышал.

А шорохи подбираются всё ближе.

Меня колотит от холода, едва держу перо в пальцах.

Они здесь. Они всё ближе.