Вампирский Узел

Голоса отдаляются, затихают. Еще какое-то время он слышит гул вечеринки, звон бокалов, смех юных женщин, последние такты какой-то дурацкой мелодии. А потом — четкий голос, перекрывающий все:

— Ну что ж… Если он не оклемается, газетчикам будет о чем написать. Небольшой скандал в прессе даже на руку Тимми. Скандалы подстегивают продажи…

потерянная девчонка

Вечеринка закончилась. Ему показали тело Кенделла. Он буквально взбесился. Хотел взять кол и самолично воткнуть его Китти в сердце. Он знает, что это ее убьет, потому что она еще молода и верит. Вера вампиров в колья, размышляет Тимми, сродни вере смертных детей в Санта Клауса — они цепляются за нее до последнего, как будто тем самым пытаются защититься от горького цинизма бессмертия.

Он долго мучился, что делать с Бритвой: позволить ему пробудиться к нежизни или убить навсегда. Он знал, что если не действуют никакие средства, порожденные суевериями, существо, готовое стать бессмертным, можно убить, вырвав у него сердце или свернув шею. Теперь оставалось решить: сможет ли он без Бритвы? Впрочем, в такой большой звукозаписывающей компании наверняка найдется еще не один исполнительный продюсер.

Он вышел в сад. В доме один за одним гасли огни. Но ему это без разницы — он видит даже в полной темноте.

Руди с Марией принесли ему тело. Они держат его перед ним на вытянутых руках. Я сейчас вроде как бог, размышляет он. Я могу дать этому человеку нежизнь или приговорить его к окончательной смерти.

Он качает головой.

Тело падает на гравий. Руди уходит на пару минут и возвращается с топором. Он пытается отрубить Бритве голову, но на улице очень темно, и он промахивается. Повсюду кровь — гравий уже пропитался красным. Мария сбегала в дом за губкой. Наконец голова отделилась от тела и откатилась с дорожки в траву. Тимми смотрит в мертвые глаза, которые бледно поплескивают в темноте. Он очень зол, очень. Если бы Карла сейчас не спала, он бы вывалил на нее все свои неприятности. Но она давно поднялась к себе; она не любит подобные шумные сборища.

Он возвращается в дом. Ему плохо, ему противно. В доме темно, все огни погашены. Он идет через большую гостиную: подбирает с пола окурки, собирает перевернутые бокалы. И все это — в непроглядной тьме.

Он слышит какой-то звук. Как будто плачет ребенок.

Но где?

По-кошачьи сливаясь с сумраком, он проходит через две гостиные, через просторную кухню, где готовят ему пищу, которую он не ест, через небольшую крытую галерею — к бассейну. Плач доносился отсюда. Может быть, это Китти? Ему надо очень серьезно с ней поговорить — урезонить ее, вбить ей в голову, что нельзя убивать и пить в доме.

Да. Он выходит к бассейну под прозрачным куполом. По воде идет слабая рябь, как будто кто-то шевелит ее ногой. Над головой — рваные облака. Потом выглядывает луна, и в ее бледном свете он видит молоденькую девчонку Она сидит на бортике, у самой воды. Это та самая девочка, которую он подобрал на шоссе. Которая не различает кино и реальность.

— Что ты здесь делаешь?

— Ой… — Она поднимает глаза и глядит на него. Его раздражает ее восхищенный взгляд, в котором одно неприкрытое обожание. — Я ждала тебя, Тимми, ждала, ждала. Я люблю тебя, Тимми.

— Уходи, — говорит он. — Пожалуйста.

— Но ты должен сделать меня богатой и знаменитой. Я ведь буду богатой и знаменитой, правда, когда мы сделаем то, что нравится папочке?

— То, что нравится папочке?

— Ну вот это, — говорит она сладким голосом. — Отдеру тебя шлюха сучка засажу тебе чтобы впредь неповадно было искушать папочку своей дыркой это все ты виновата сучка я богобоязненный человек но ты искушаешь меня ты меня доведешь до геенны огненной своей жаркой дыркой маленькая проблядушка сучка еб…чая… — Она выговаривает матерные слова без горечи и без злобы… такое впечатление, что она их просто не понимает. Но Тимми все понимает. Теперь он знает, что ее ввергло в это безумие.

Сочувствие и голод раздирают его изнутри.

— Тебе нужно уйти, — ласково говорит он. — Ты здесь чужая, ты разве не понимаешь?

Девочка встает и идет к нему. Тимми видит и знает, что творится у нее в голове. Она лихорадочно перебирает сцены из фильмов, пытаясь выбрать одну, наиболее подходящую к данному случаю.

— Возьми меня, — произносит она наконец. — Я твоя.

— Не надо. Пожалуйста.

Она говорит как в бреду. Ей, наверное, кажется, что ее голос звучит обольстительно, как у сексапильных красоток из фильмов:

— Смотри, вот пляж, а вот море. Мы будем купаться голыми при луне, а потом за нами придет акула. Ты понимаешь? Смотри, там вода…

— Ты о чем говоришь?