Вампирский Узел

Сказать больше нечего. Они молчат, погруженные в общие воспоминания. Самые сокровенные мысли можно выразить только молчанием. Мальчик, который теперь называет себя Кржиштофом Лидиком, размышляет о быстротечности человеческой жизни. Руди постарел на двадцать лет, а он сам совершенно не изменился. Ему так хочется измениться… но он меняет только имена, одежду, языки, на которых он говорит. Только люди меняются изнутри.

Наконец он говорит:

— Прежде чем мы уедем совсем, давай заедем в Германию на пару дней? Там есть одно надгробие, которое мне очень нравится. Хочу забрать его с собой. Оно останется у тебя, даже когда мы с тобой разойдемся в Америке. И ты будешь изредка вспоминать меня. И думать обо мне…

— Я буду думать, что ты как бы умер.

— И лежу в мягкой и теплой земле. — Он говорит это с такой неизбывной тоской, но уже через мгновение он снова спокоен.

Мальчик по имени Кржиштоф Лидик медленно отворачивается от фотографии на стене — очевидного доказательства его истинной природы, — проходит сквозь залы музея, берет в гардеробе пальто и шарф и выходит на тихую улицу тихого городка Освенцим.

зал игровых автоматов и лабиринт

В другой гримерной за сценой — уже без зеркальной стены с видом на океан, но с таким же комплектом видеоэкранов — Мисси Пальват уже прощалась со Стивеном Майлсом и тремя норнами.

— Я поговорю с Тимми, чтобы он с вами встретился. И сразу же вас позову. — Она поднялась с диванчика и направилась к двери. — А пока можете здесь посидеть, посмотреть на экраны. Первыми выступают «Стервятники», такая бесовская совершенно группа… Заводят публику перед выходом Тимми. Ладно, увидимся. Мне пора.

Она вышла в коридор и прикрыла за собой дверь.

Они остались одни — ждать.

Стивен какое-то время смотрел на экраны. Не потому что было интересно. Просто ему не хотелось смотреть на Мьюриел, Фрэнсиса и Пратну, которые сами были как стервятники.

Потом он заметил под потолком скользящую видеокамеру. Он снял куртку и набросил ее на камеру. Со стороны это смотрелось глупо. Но зато ему сразу стало спокойнее.

Похоже, кондиционер не работал. В комнате было невыносимо душно. Стивен понял, что нужно хоть что-то сказать — чтобы разрядить напряжение.

— А вы уверены, что теории Мьюриел — это не просто домыслы?

— Идиот, — прокаркала старая ведьма. — Ты же сам видел, как половинки идола соединились под пение тех людей. Ему нужна… большая толпа, объединенная единым порывом… толпа, которую лихорадит, которую воспламеняют эмоции. Помните, мы проезжали в Лос-Анджелесе мимо толпы митингующих… то ли была забастовка учителей, то ли еще не пойми чего… так вот. Когда мы проезжали мимо, я почувствовала, как дрожат половинки идола. Причем дрожат осязаемо. Это не просто мои фантазии.

— Может, достанем их прямо сейчас? — спросил Пратна. Таким возбужденным Стивен не видел его со времен Кембриджа.

— Можно, — сказала Мьюриел.

Принц и сэр Фрэнсис достали из своих пакетов по половинке огненного божка.

На экране, где шла прямая трансляция со сцены, бесновались четверо парней, одетых стервятниками. Все они были в птичьих масках, закрывавших всю голову и крепившихся на высоких воротниках по типу мягкой гофрированной трубы. Воротники подрагивали и гнулись, так что птичьи головы раскачивались в такт музыке. Зрелище, надо сказать, было мерзкое. Сама музыка — ее было слышно в приглушенных динамиках — складывалась из повторяющейся заунывной перкуссии и мрачных гитарных глиссандо. Бесноватые парни-стервятники даже не пели, а выкрикивали тексты шизоидно-сюрреалистического содержания, перемежая их время от времени визгливыми выкриками, утрированными птичьими трелями и скомпилированными звуками рвущейся плоти и рвущих плоть челюстей. Неожиданно у них за спинами развернулись огромные черные крылья, и все четверо поднялись над сценой на тросах. Черная ткань хлопала на искусственном ветру, и эти звуки, пропущенные через усилитель, добавили к уже имеющейся какофонии ритмическое электронное жужжание.

— Милая музыка, правда? Что-то в ней есть такое… от Вальпургиевой ночи. Я прямо себе представляю, как лечу на метле или варю колдовское зелье. — Мьюриел явно нравился этот ритмический шум.

— Господи, — вдруг воскликнул Фрэнсис.

— Что? — спросил Стивен.

— Идол дрожит. Я чувствую.

— Может, ты просто нервничаешь, приятель, — усмехнулся Пратна. Но потом, кажется, и он тоже что-то почувствовал. Потому что резко умолк и напрягся.

Стивен, как ни старался, так и не смог проникнуться возбуждением остальных. Что-то было не так — в том, что они затеяли. Что-то было неправильно. Это был не тот день, когда он — Стивен Майлс — взялся бы сжечь целый мир в пламени своих личных «Сумерек богов».

Сэр Фрэнсис достал из карманов куртки четыре револьвера.

— По-моему, нам стоит вооружиться. На всякий случай. — Он раздал всем оружие. Стивен молча взял револьвер и убрал его в карман.