Вампиры

Покойницу поставили в капеллу.

Читать над нею явился монах соседнего монастыря.

Мне он сразу не понравился: толстый, с заплывшими глазками и красным носом. Хриплый голос и пунцовый нос с первого же раза выдавали его, как поклонника Бахуса.

После первой же ночи он потребовал прибавления платы и вино, так как "покойница - неспокойная". Его удовлетворили.

На другую ночь мне не спалось: какая-то необыкновенная тяжесть давила мне сердце. Я решил встать и пройти к гробу.

Попасть в капеллу можно было через хоры: так я и сделал. Подойдя к перилам, взглянул вниз. Там царил полумрак. Свечи в высоких подсвечниках, окружающие гроб, едва мерцали и давали мало света. А свеча у аналоя, где читал монах, оплыла и трещала.

Хорошо всмотревшись, я увидел, что сам монах лежит на полу, раскинув руки и ноги, и на груди его была накинута точно белая простыня.

Нечаянно взглянув на гроб, я остолбенел...

Гроб был пуст!.. Дорогой покров, свесившись, лежал на ступенях катафалка.

Я старался очнуться, думая, что сплю; протер глаза, нет, как не неверен свет свечей, как не перебегают тени... но все же гроб пуст и пуст...

Не помня себя от радости, я бросился к маленькой темной лесенке, что вела с хор в капеллу.

Недаром я заметил подвижность членов; это только сон, летаргический сон... мелькало у меня в уме. Слава Богу, слава Богу.

Кое-как, в полной темноте, я скорее скатился, чем спустился с лестницы.

Врываюсь в капеллу, бросаюсь к гробу...

Боже... что же это!.. Покойница лежит на месте, руки скрещены, и глаза плотно закрыты. Даже розаны, которые я вечером положил на подушку, тут же, только скатились набок.

Снова протираю глаза, снова стараюсь очнуться от сна...

Обхожу гроб. На полу лежит монах; руки и ноги раскинуты, голова запрокинулась.

Мелькает мысль: где же простыня? и... исчезает.

Не доверяю своим глазам... в висках стучит...

Нет, это стучат во входные двери со двора. Машинально подхожу, снимаю крючок. Свежий ночной воздух сразу освежает мне голову.

- Что случилось? - спрашиваю я.

Входит ночной сторож в сопровождении двух рабочих.

- Ах, это вы, доктор! - говорит сторож и облегченно вздыхает. - А я-то напугался. Иду это по двору, а за окнами капеллы точно кто движется; ну, думаю, не воры ли? Боже избави, долго ли до греха. На графине бриллиантов этих самых много-много: люди говорят, на сто тысяч крон! Подхожу. Шелестит, ходит да как заохает, застонет... Ну, я бежал, позвал парней, одному-то жутко, - закончил сторож.

- Вы пришли кстати, с монахом дурно, надо его вынести на воздух, приказываю я.

- Ишь, как накурил ладаном, прямо голова идет кругом, - сказал один из парней, поднимая чтеца. - Ну и тяжел же старик! - прибавил он.

В это время из рукава монаха выпала пустая винная бутылка и покатилась по полу. Парни засмеялись.

- Отче-то упился, да и начадил без меры. Недаром же он и стонал, ребятушки, страсть страшно! - ораторствовал сторож.

Вынеси монаха во двор и положив на скамью, мы стали приводить его в чувство.

Это удалось не сразу. Угар и опьянение тяжело подействовали на полного человека.

Наконец он открыл глаза: они дико бегали по сторонам.

Я приказал дать ему стакан крепкого вина. Он жадно выпил, крякнул и прошептал:

- Неспокойная, неспокойная.

Начало рассветать: послышался звон церковного колокола к ранней службе.

Я пошел к себе, желая все обдумать, но едва сунулся на кровать, как моментально заснул.

День прошел обычно.

Монах совершенно оправился и просил только двойную порцию вина "за беспокойство".

Я видел, как экономка Пепа подавала ему жбан с вином, и шутя сказал ей:

- Смотрите, Пепа, возьмете грех на душу, обопьется ваш монах.

- Что вы, доктор, да разве они по стольку выпивают в монастыре! А небось только жира нагуливают, - ответила Пепа.

Ночью я часто просыпался, но решил не вставать.

Рано поутру слышу нетерпеливый стук в мою дверь.

"Несчастье!" - сразу пришло в голову.

В один момент я готов. Отворяю.

Передо мной Пепа; на ней, что говорится, лица нет.

- Доктор, доктор, монах... монах умер... - Заикаясь, произносит наконец она и тяжело опускается на стул.

Спешу.

На той же лавке, что и вчера, лежит монах.

Он мертв. Глаза его широко открыты, и все лицо выражает смертельный ужас.

Кругом вся дворня.

- Кто и где его нашел? - спрашиваю я.

Выдвигается комнатный лакей.

- Господин граф приказали вставить новые свечи ко гробу графини, я и вошел в капеллу, а он и лежит у самых дверей.

- Верно выйти хотел, смерть почуял, - раздаются голоса.

- Да не иначе, как почуял, через всю капеллу притащился к дверям.

- В руке у него было два цветка, мертвые розы. Вчера ребята из деревни целую корзину их принесли, весь катафалк засыпали.

- Верно, беднягу покачивало; он и оперся и зацепил их.

- Хорошо еще, что покойницу графинюшку не столкнул, - рассказывают мне один перед другим слуги.

Я слушал, и в голове у меня гудело и в первый раз в душе проснулся какой-то неопределенный ужас.

Смерть была налицо, и делать мне, собственно говоря, было нечего.

Но все-таки я велел перенести труп в комнату и раздеть.

Первое, что я осмотрел, была шея, и на ней я без труда нашел маленькие кровяные пятнышки - ранки.