Вампиры Лос-Анжелеса

Подойдя к Бенфилду, Палатазин увидел, что этот человек свернулся, словно младенец в утробе матери. Он сосал собственный большой палец. Фаррис силой заставил его подняться на ноги, защелкнул наручники, сообщил арестованному о его правах. Глаза Бенфилда остекленели, были пусты, он смотрел куда–то в сторону далеких холмов.

Палатазин вернулся на пустую стоянку – пустырь, и нагнулся над лежащей девушкой. Дыхание ее было неровно, но во всем остальном она, казалось, не пострадала. Рядом с ней лежал кусок ткани, очень сильно пахнувший той самой жидкостью, которую они обнаружили под раковиной в комнате Бенфилда. На глаза Палатазина навернулись слезы. Где–то рядом завыли сирены. Минуту спустя рядом затормозили два патрульных автомобиля, за ними следовала карета “скорой помощи”. Один из санитаров разломил пластиковую ампулу под носом девушки, и она зашлась кашлем. Потом она села, по лицу стекали ручейки черной туши, смешанной со слезами.

Ночь была наполнена вспышками “мигалок” на крышах машин, щелканьем и треском передатчиков патрульных. Фаррис обыскивал Бенфилда, стоя рядом с патрульной машиной. Палатазин спрятал пистолет.

Бенфилд бормотал, словно в бреду:

– … звал меня, я слышал его голос, звал меня, я слышал. Он не позволит вам, не позволит… он спасет меня, защитит…

– Конечно,– сказал Фаррис. – А теперь садись в машину и заткнись!

Но Бенфилд смотрел теперь на Палатазина:

– Он не позволит вам расправиться со мной. Он знает, что вы хотите сделать! Он видит все, видит всю злобную грязь мира! – Он устремил взгляд в темноту мимо плеча Палатазина. – Хозяин! – крикнул он и всхлипнул. – Хозяин! Помоги мне! Моя жизнь – твоя! Моя жизнь принадлежит тебе!

– Садись! – сказал Фаррис, подталкивая Бенфилда, заставляя его опуститься на заднее сиденье машины.

Палатазин почувствовал, как его охватил внезапный холод. Что сказал этот человек? Он сказал: “Хозяин”? Он имел в виду Бога… или что–то другое? Он заглянул в кабину, увидел, что Бенфилд спрятал лицо в ладони, словно ему было очень стыдно чего–то. Патрульная машина задним ходом выбралась на Палмеро–стрит, развернулась, потом исчезла в ночной темноте, оставив Палатазина стоять и вглядываться в ночь. Потом он медленно повернулся, глядя на Голливудское шоссе, на Голливудские Холмы, и мимо него вдруг пронесся порыв холодного ветра, как невидимое гигантское животное. Откуда–то издалека, показалось ему, донесся тоскливый собачий вой.

– Капитан, вы будете возвращаться в департамент?

Палатазин посмотрел через плечо на Цейтговеля:

– Нет. Пусть пока подержат Бенфилда на льду, и если кто–то до утра посмеет вызвать прессу, то клянусь, он у меня будет просить подаяния на Сельма–авеню! – Он провел рукой по лбу. – Пойду домой, надо немного поспать.

Цейтговель кивнул, двинулся было к машине, потом обернулся:

– Вы думаете, мы взяли Таракана?

– Моя догадка не лучше твоей.

– Я надеюсь, мы не дали промаху. Если же ошиблись, то зря рвали ж… Увидимся в конторе.

Цейтговель поднял руку, прощаясь, и зашагал к своему автомобилю со свежепомятым радиатором.

– Пока,– тихо сказал Палатазин. Он снова всмотрелся в темноту, словно его окружали невидимые, собирающиеся силы ночи. “Где он прятался? Каковы его планы? Когда он ударит? Даст ли Бенфилд ответы на эти вопросы?” Палатазин еще немного постоял, чувствуя, как поднимаются у него на затылке волосы. Потом сел в свой “форд” и умчался прочь.

9.