Вампиры. Опасные связи (2010)

Даниэлла не стала пятиться потупив взор, как подобало молодой француженке в присутствии незнакомого мужчины. Она была отнюдь не Орлеанской девой; у нее были любовники, большинство из них — молодые доктора Бисетра, а иногда и братья милосердия. Они приводили ее в свои кабинеты внутри тяжелых стен больницы и наслаждались ее пышным телом на твердых кушетках, а потом со смехом и шлепком по ягодицам отсылали обратно в загон. Революционеры заявили, что классовых различий больше нет, и Париж буквально вывернулся наизнанку в погоне за la chose publique — общественным благом, за которым необходимо следить во имя недопущения контрреволюционных мыслей и поступков, но для Даниэллы и остальных работниц больничной фермы жизнь мало изменилась. Комары и мухи по-прежнему жужжали густым роем, коровы оставались такими же грязными, груши — заеденными червяками, а доктора — такими же охочими до девушек.

Молодой человек под ветвями грушевого дерева был довольно красив: темные волосы, черная бородка и ласковые, сощуренные в улыбке глаза. Судя по всему, он перелезал через стену и разорвал на колене свои бриджи.

— Хотите воды? — предложила Даниэлла.

Мужчина кивнул, и она повела его мимо грязных коров к колодцу. Там он опустил на землю потрепанный кожаный ранец и выпил несколько ковшей воды, которую она зачерпывала из помятого жестяного ведра. Один раз Даниэлла задела его руку, и у нее мурашки побежали по коже.

— Что привело вас сюда? — спросила девушка. — Вы же не потерявшийся пациент, настолько слабоумный, что стремитесь вернуться туда, откуда сбежали?

Мужчина понял ее шутку, широко улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — ответил он. — Я с севера и пришел в Париж в поисках работы, поскольку мой дом и лавка сгорели на прошлой неделе дотла и я остался без гроша. Я сапожник. Все произошло случайно — ветер сорвал лампу с крюка. Боже, какая потеря. — Он замолчал, чтобы вытереть с бороды капли воды. — Но я не смог начать заново, восстановить лавку. Поэтому я принес все, что уцелело, с собой в Париж. С дороги я заметил в траве прошлогодние груши и перебрался через стену в надежде, что меня никто не прогонит. Но я встретил вас, и теперь очень рад, что меня обнаружили.

— Гнилые груши! — Даниэлла приподняла одну бровь. — Простому народу не положено больше говорить о таких вещах, потому что нищета осталась в прошлом. Цыц!

— Говорить нельзя, но есть-то можно?

Даниэлла улыбнулась и наклонила голову:

— Это больница и тюрьма. Здесь всегда найдутся ботинки, которые нужно подлатать. Мне кажется, вы легко найдете здесь работу, если захотите.

— Мне бы очень хотелось, — признался мужчина.

На обрамленной самшитом дорожке, ведущей от свиного загона, показались две другие работницы, Мари и Кларисс: обе погоняли палками неторопливо переваливавшуюся свинью. Они улыбнулись Даниэлле, но не стали вмешиваться и поднялись на крыльцо у задней двери, что вела на кухни Бисетра. Свиней палками загнали в маленькие плетеные клетки у двери, где их ожидала судьба, недоступная их крохотным умам.

Даниэлла предложила мужчине передохнуть в пустом сарае, предназначенном для новорожденных телят, и оставила его на несколько часов, пока не выдалась свободная минутка. Девушка принесла ему под юбкой кусок окорока, немного хлеба и бутылку вина — все это она стащила из огромного погреба под кухнями. Они поели вдвоем, сидя на соломе. А потом пришло время поцелуев и ласк. Она узнала, что мужчину зовут Александр Деманш, ему двадцать два года и он сирота, выросший в деревне рядом с Бове. Он был обручен, но так и не женился, потому что его невеста умерла от чахотки за три недели до свадьбы. Александр узнал, что ее зовут Даниэлла Боге, родилась она в Париже у пациентки Бисетра, но женщина скончалась при родах, и девочку воспитывали матроны при больнице. Они научили ее готовить, ухаживать за скотом и огородом. За девятнадцать лет своей жизни она выходила за стены Бисетра только для того, чтобы посетить мессу. Даниэлла призналась, что боится города и его жителей, но за каменными стенами «Маленькой фермы» чувствует себя в безопасности.

На следующий день поутру Даниэлла представила Александра Клоду Лебеку, низкорослому толстяку, который отвечал за стирку огромных кип грязного белья. Она остановила его у главных ворот. За его спиной по улице под холодным весенним солнцем тарахтели тележки молочников, фургоны с рыбой, матери с корзинками и пришпиленными к полосам шляпами тащили за руку детей.

Лебек потянул себя за увесистый, покрытый красными пятнами нос, шмыгнул в недовольстве от задержки:

— Ему нужна работа? И на что вы сгодитесь, месье?

— Я сапожник.

— Это вы так говорите.

— Кто-то же должен поставлять одежду и ботинки для включенных, — сказала Даниэлла. — Кто этим занимается?

Лебек снова потянул себя за нос, и на его потрескавшихся губах заиграла улыбка.

— Я, — промурлыкал он и протер лоб грязным носовым платком.

Александр шагнул вперед:

— Как я понимаю, здесь найдется немало людей и, сдается мне, немало ботинок. Я чиню ботинки и шью ботинки. Нужен вам такой работник?