Вампиры пустыни

Мистер Хейлинг был скорее рад, чем опечален, когда узнал о кончине Симкокса Смита, хоть и проговорил «бедняга», как полагается в случае смерти научного оппонента и даже врага. Они годами ссорились на заседаниях Общества и спорили в научных журналах. Хейлинг был Грэдграйндом[19] от антропологии. Ему нужны были факты и ничего, кроме фактов. Он считал себя бэконианцем, мало зная о Бэконе[20]. Хейлингу никогда не приходило в голову, что в чем-либо может быть какая-то тайна. В этом он проявлял очевидное невежество, но большинство людей очень невежественны. Существование этих людей, Земли, Вселенной, самой материи Хейлинг воспринимал как должное, то есть так, как воспринимал все это обычный человек.

— Симкокс Смит — осел, — говаривал Хелинг, не обращая внимания на то, что Смит заметно продвинулся во многих направлениях и выдвинул некоторые вполне достойные гипотезы, имевшие хорошие шансы стать теориями. — Симкокс Смит — законченный осел. Он верит в оккультизм. Он верит, готов поклясться, и в колдовство. Он ошибочно принимает за реальность ужасные представления дикой расы. И только подумайте, он даже утверждает, что все вещи, являющиеся предметом абсолютной и безоговорочной веры, в некоторой степени реальны! И что это, якобы, закон природы!

Смит, вполне очевидно, выжил из ума. Однако некоторые чересчур впечатлительные и наделенные бойким воображением люди говорили, что взгляды Смита наполняют их ужасом (так Уинслоу отзывался о кровавом фетише Суджи). Представим на минуту, что эти взгляды верны! Это будет означать, что жуткое воображение безумцев обладает по крайней мере квази-существованием! Это будет означать, что в любой пришедшей на ум глупости наличествует жуткое зерно правды (да и кто знает, в чем истина?). Достаточно вообразить, чтобы создать. Один из друзей Смита в самом деле в это поверил. Он называл себя атеистом, но считал, что человечество (в известном смысле, добавлял он со смешком) создало для себя антропоморфное божество со всеми страстями и чувствами, приписываемыми ему верой и традициями. Неудивительно, говорил этот друг Смита, что любому, кто восприимчив к несчастьям и слышит чужие стоны, наш мир кажется таким отвратительным местом!

Необходимо признать, что в этой мысли Симкокса Смита действительно было нечто жутковатое. Она затронула некоторых людей. Один испробовал его гипотезу на ребенке (этот человек отличался весьма научным складом ума и верил в относительно контролируемые эксперименты); ребенок увидел вещи, которые вызвали у него припадок и на всю жизнь оставили инвалидом. Но все-таки это был очень любопытный эксперимент, так как с ребенком и вправду что-то случилось (на его теле появились странные отметины), и это было не просто результатом самовнушения — если, конечно, не принять на веру все то, что мы слышали о стигматах. Возможно, это и было самовнушением, но лично я (я был знаком со Смитом) считаю, что в его проклятой теории «созидания» что-то такое есть.

Но вернемся к Хейлингу. Он получил посылку из Африки и прочитал письмо Уинслоу.

— Бедняга, — сказал Хейлинг, — наконец-то он мертв. Так, так! И что это он прислал? Кровавый фетиш? Видать, несчастный безумный бродяга рассчитывал наконец меня обратить…

Он вскрыл посылку и в рогоже и листьях, пахнувших западным побережьем Африки — характерный болотистый запах, памятный любому, кто хоть однажды его ощущал — нашел высушенную черную руку, отрубленную у запястья. Больше в посылке ничего не было, только эта рука.

— Хм, — сказал Хейлинг, никогда не подвергавший свои нервы испытанию джунглями и тропической лихорадкой, никогда не слышавший, как негры в ужасе шепчутся о потерянных душах мертвых. — Хм.

Он поднял руку и осмотрел ее. Это была обычная рука, правая рука, и поначалу ему показалось, что в ней не было ничего примечательного. При более внимательном осмотре оказалось, что ногти были на удивление длинными и придавали руке довольно кровожадный вид. «Хм», — снова сказал Хейлинг. Он тщательно оглядел руку и заметил очень глубокие линии ладони.

— Весьма интересно, — сказал Хейлинг. Как ни странно (точнее, это было бы странно, не знай мы, что и у великих мира сего есть свои слабости), он верил или, по крайней мере, немного верил в хиромантию. В этом он не признавался никогда и никому, помимо известного хироманта, жившего в западной части Лондона. — Весьма интересно. Любопытно, что сказал бы об этих линиях Саккони?

Хироманта звали Саккони. Он был ирландцем.

— Покажу ее Саккони, — решил Хейлинг. Он снова упаковал руку в коробку, положил в шкаф и запер на ключ. Затем он стал думать о других делах, поскольку дел у него было немало. Нужно было, к примеру, написать что-то о Симкоксе Смите, и его ждала монография о тотемизме. Несколько дней он почти не думал о высохшей руке.