Вампиры тут голодные

— Тц, так и думал, вы не собираетесь возвращать титул. — буркнул полукровка. — Загоняетесь, небось, что ей негоже рядом с простым вампиром быть? — тон Веце звучал на редкость понимающе, но даже так, ехидства ему было не занимать.

— Я хочу ей дать только лучшее. — а что может дать простолюдин-попаданец, у которого ничего нет?

Степан не знал, правда не знал, существует ли другой правильный выход.

— А в итоге не даете ничего. — осуждающе бросил Веце, и Степану хотелось рвать на себе волосы, потому что этот сопливый малолетка, у которого-то и отношений никогда не было, был, чтоб его, прав.

— Ты думаешь, мне самому это нравиться? Думаешь мне от этого не тошно? — хрипло, зло, устало.

Граф чувствовал себя ничтожеством, именно тем, чем его и считала почти вся страна. Он сознательно отказывался от самой совершенной любви, что когда-либо могла быть, он потерял себя в этом мире и уже не пытался найти. Он чувствовал, что “Степан” растворяется, остается только Кифен — нечто инородное, что его насильно заставили равнять с собой, чье имя приказали носить, чье бремя дали тянуть.

Веце был маленьким бесчувственным меркантильным подонком и прекрасно это знал. Но понимал чувства других куда лучше такого “душевного” графа. И прекрасно видел, как ломает господина и Маниэр, осознавал, что их безумное притяжение причиняет обоим непереносимые муки.

— У каждого сердце болит по-своему. А у кого-то сердца нет, потому что было слишком больно. — глубокомысленно изрек Веце, жирно намекая, что граф бессердечная тварь.

Но тут, конечно, был заложен и другой и смысл, только вот у Степана не было ни желания, ни сил читать между строк.

— Где ты набрался таких слезливых фразочек? — поморщился вампир, поднимая с пола упавшие книги. Стеллаж был безнадежно испорчен, что ж, ему всё ещё нужно работать над контролем силы.

— Купил на черном рынке книгу “Мемуары одного попаданца”. Показать? — охотно отозвался Веце, вмиг забыв, что они тут типа ведут серьезный взрослый разговор по душам.

— Избавь меня от этой пытки. — отмахнулся граф, надеясь, что полукровка не наберется из того низкопробного чтива вредных привычек.

Портить глаза еще и себе вампир не хотел, вряд ли в той книжонке будет что-то, кроме широких философских мыслей с жалостливым рассуждением о несправедливости жизни.

Только вот жизнь и правда была до ужаса несправедлива.

Маниэр бесшумно зашла в кабинет, прислонилась к косяку двери и устремила пустой взгляд на графа.

Степан заметил ее не сразу, обернулся к Веце, чтоб понять, почему мелкий не сыплет саркастичным плоским юмором, как делал это всегда. И увидел ее.

Ничего не изменилось. Но что-то поменялось. Был ли то ее взгляд, ее поза или та атмосфера, которую она всегда приносила с собой… она уже отличалась от той себя, какой была полчаса назад, но все еще оставалась до боли знакомой.

Степан подумал, что он, наверно, не умеет любить, потому что так как он — не любят. Потому что любовь — она вопреки, а он не сражается за их “вместе”.

Эти чертовы Ромео и Джульетта боролись за свое счастье одни против всего мира, и граф осуждал себя за то, что не решается поступить так же. Ведь он не может позволить погибнуть своей Джульетте.

Веце затих, сидя где-то на досках, и не отсвечивал. Ему было безумно стыдно за то, что он прервал их, но в то же время он чувствовал вину за то, что допустил, чтоб между Маниэр и господином вообще что-то появилось. Ведь теперь страдают оба вампира.

Только откуда ему было знать, что здесь от него ничего не зависело?

— Ты… собрала вещи? — прерывисто спросил Степан, внимательно смотря на нее, запоминая ее черты лица, ее глаза, внимательно вслушиваясь в ее голос. Возможно, они больше не увидятся.

— Конечно. — ответила она, — Я всегда была готова к тому, что вы прогоните меня. — ироничная холодная усмешка промелькнула на ее лице.

У графа перехватило дыхание, потому что видеть ее такой было почти физически больно. И глаза ее больше не казались живыми огнями, превратившись в пустую мертвую бездну.

— Я не прогоняю, просто хочу вернуть домой. — он положил стопку книг на край рабочего стола и выдвинул ящичек. Где же он это положил?

— А где же тогда ваш дом? — тихо, со злым остервенением, словно раненый зверь, отозвалась она, плотно поджимая губы.

Граф нашарил рукой нужный лист, задвинул ящик назад и безмятежно улыбнулся, покорно принимая неизбежность.

— У меня его больше нет. — ведь именно она и делала это место его домом.

— Я могу взять вас к себе. — без прежнего гнева, с неловкой полуулыбкой сказала она.

Степан улыбнулся ломано, через силу, ведь знал, что сегодня видел ее улыбку, предназначенную лишь ему, в последний раз.

— Не стоит звать к себе бездомных вампиров, Маниэр. — покачал он головой и бросил лист на пол, активировав заранее приготовленный портал.

Он знал, что этот день настанет. И к своему ужасу, готовился к нему.

Они зашли в портал молча, так же вышли из него, и в той же опустошающей тишине дошли до кабинета главы совета старейшин.

Она не смотрела на него, он пожирал ее глазами, пытаясь оставить в памяти образ как можно более четкий и яркий.