Вампиры замка Карди

С риском свалиться и сломать себе шею, Димка добрался до решетки кончиками пальцев, поскреб ногтем и решетка в том месте засияла просто снежной белизной.

Вот это да! Что же это за металл использовали немцы?!

И главное – зачем?!

Вечером Димку отвели в душ, выдали мыло и полотенце, потом – чистое белье и рубашку.

На ужин дали миску перловки с мясом. И компот!

Сытый, чистый, лежа в мягкой, удобной постели Димка однако долго не мог уснуть, слишком хорошо ему наверное было… непривычно. Он выбрал себе ту самую кровать с которой можно было дотянуться до окошка. Пусть там вечный сквозняк и сыростью веет, зато видно ствол дерева и пучок травы, зато слышно каждый шорох.

"Двенадцать кроватей, – думал Димка, задумчиво глядя на черный прямоугольник густой, вкусно пахнущей свежестью темноты, – Значит привезут еще девятерых. Только детей или взрослых тоже? И НАЧНУТ ли они до того, как все места будут заняты?…"

Начнут… Димка не знал, что задумали немцы, но никаких иллюзий, конечно, не питал. Гигиена, хорошее питание, забота о здоровье – все это не из человеколюбия, все это имеет конкретную четкую цель.

Он уже начал засыпать, когда вдруг проснулся от тихого плача, хотел было слезть, подойти, сказать что-нибудь утешительное мальчишке, но тут услышал шепот Тани.

Девочка стояла на коленях перед кроватью Януша, говорила что-то протяжное, нежное, а Януш, обнимал ее крепко за шею и уже только всхлипывал, все реже и реже.

Димка так и заснул под этот шепот, под это всхлипывание и проснулся, когда уж совсем рассвело от грохота захлопывающейся двери и от громкого, как трубный глас, отчаянного рева.

Их было двое.

Мальчик и девочка.

Ревела девочка, ей было всего-то лет семь или восемь, растрепанная, чумазенькая, в порвавшейся юбочке и спущенных гольфах, однако пухленькая и крепенькая на вид.

Мальчик был чуть постарше. И он не плакал. Настороженно и недоверчиво смотрел то на Таню, то на свесившегося с "верхней полки" Димку, потом, покосился на свою спутницу, поморщился и сказал:

– Поговорите с ней кто-нибудь, а? Я пытался, а она ничего не понимает. Все время ревет.

Говорил мальчик по-польски.

А девчушка, как позже выяснилось, то ли на французском, то ли на голландском… С ней так никто и не смог поговорить, но она все равно успокоилась, когда Таня взяла ее – едва подняла – на руки и покачала немножко, как маленькую, когда погладила по головке и сказала что непонятное для нее, но нежное и доброе. Она больше не ревела и вообще оказалась послушной и сообразительной, и очень хорошенькой, когда Таня отмыла ее и одела в чистое.

Малышка не отходила теперь от Тани ни на шаг, даже спать легла с ней вечером в одну кровать, с большим трудом удалось выяснить, что зовут ее Мари-Луиз – больше ничего.

А мальчика звали Тадеуш, был он родом из Кракова. Немцы везли его вместе с родителями – как он выразился – "в тюрьму", маму с папой повезли во "взрослую тюрьму", а его – сюда. Тадеуш был совершенно спокоен, ничего не боялся и не плакал даже по ночам.

– Мама сказала, – говорил он, – что придется несколько месяцев пожить без нее, зато потом мы все вернемся домой. Ведь война скоро кончится, и немцев выгонят.

Его убежденность, что все будет именно так, не смогло поколебать ничто, даже безапелляционные заявления приехавшего позже мальчика, чеха по имени Милош, что все они умрут и очень скоро, и даже если войне наступит конец, они его не дождутся. Этот мальчик побывал в Дахау. Недолго. Всего два месяца. Но он уже прекрасно понимал, что надеяться на хорошее никогда не стоит, даже когда не все так безнадежно, как теперь – чтобы не слишком разочаровываться впоследствии.

Глава XI. Пей мою кровь!

Лизе-Лотта Гисслер умирала.

Об этом знали все.

И прежде всего – она сама.

Она совершенно не боролась за жизнь. Нападение вампира лишило ее последних сил – тех жалких остатков, которые она сберегала на самом длен души, заставляя себя жить ради Михеля! Теперь даже испуганный, страдающий взгляд ребенка не мог всколыхнуть в ней жажду жизни. Она слишком устала. Она больше не могла. Пусть теперь о нем позаботится Аарон… Аарон мертв? Ну, тогда пусть это сделает Эстер. Она – его настоящая мать. А если не Эстер – то все равно кто! Лишь бы не Лизе-Лотта, а кто-нибудь другой. Пусть Лизе-Лотту оставят в покое. Пусть ее оставят наедине с ее смертью!

Смерть приходит ночью. Смерть погружает ее в мир чудесных снов. Смерть дарит ей такие наслаждения… О которых в прежней убогой жизни своей Лизе-Лотта и мечтать не посмела бы! Каждый новый день, когда ее пробуждали к жизни, становился для нее все мучительнее. Она с нетерпением ждала ночи. Ждала и надеялась, что эта ночь окажется последней. Смерть победит и возьмет ее в свой мир, где сны и наслаждения уже не покинут ее.

Смерть приходила в образе мужчины.

Мужчины, который любил Лизе-Лотту.

Мужчины, которого она полюбила с первого свидания, с первого поцелуя.

Он был уже не молод, но очень благороден. И безгранично мудр. И бесконечно нежен.