Ван Гог. Жизнь

В каталоге фирмы имелось абсолютно все, что нравилось публике, – от пышно обставленных исторических фантазий Поля Делароша до домашних сценок Гуго Мерля; от полных контрастов света и тени библейских образов Рембрандта до благочестивых изображений Иисуса работы Ари Шеффера (они более чем на век станут каноном изображений Христа); от соблазнительных пастушек Адольфа Бугеро до восточных соблазнительниц Жана Леона Жерома; от динамичных батальных сцен до сентиментальных сценок из жизни итальянских крестьян; от романтических видов венецианских каналов до ностальгических пейзажей Голландии XVII в.; от охоты на тигров в Африке до заседаний английского парламента; от игры в вист до морских сражений; от магнолий Нового Света до египетских пальм; от бизонов посреди американских прерий до королевы Виктории на троне. Все эти образы ежедневно мелькали перед жадными глазами Винсента. «Хлыст, постоянно подстегивающий воображение, – так отозвался о массивных каталогах продукции „Гупиль и K°“ один современник. – Перелистывая их, какие путешествия мысленно совершаем мы, о каких приключениях грезим, какие картины представляем себе!»

Галерея «Гупиль и Кº», Гаага

Винсент оценивал произведения, сменявшие друг друга на его столе, не слишком придирчивым взглядом торговца. (И в будущем он почти никогда не отзывался критически о художественных произведениях или художниках.) Он вовсе не боялся утонуть в этом море изображений, – казалось, его энтузиазм только усиливался. «Восхищайся, восхищайся, – писал он Тео примерно в то время, – большинство людей не делают этого в достаточной мере». Когда он попытался перечислить своих «любимцев», список разросся до шестидесяти имен знаменитых и малоизвестных художников. Голландские романтики, французские ориенталисты и швейцарские пейзажисты соседствовали здесь с бельгийскими крестьянскими художниками, британскими прерафаэлитами, соотечественниками из гаагской школы, барбизонскими новаторами, фаворитами французского Салона… «Впрочем, я мог бы продолжать бесконечно, – подытоживал Винсент, – есть ведь еще старые мастера, к тому же я наверняка забыл упомянуть кого-нибудь из лучших современных художников». Но и это еще не все: почти десять лет спустя он сознался в прошлой любви к безвкусным глупым изображениям аристократической жизни кисти современных итальянских и испанских художников. «Эти ослепительные павлиньи перья! – вспоминал он виновато в 1882 г. – А ведь они казались мне прекрасными».

Складывалось впечатление, что Винсент действительно начал новую главу своей жизни, оставив позади переживания юности, – как он оставил в родительском доме бутылку с жуками и рыболовную сеть. В некотором смысле годы одиночества наделили его навыками, идеально подходящими для новой работы. Наблюдательность, которую он развил, разглядывая птичьи гнезда и лапки жуков, теперь помогала ему замечать малейшие недостатки поздних оттисков с печатной доски и видеть стилистические различия между репродукциями одной и той же картины, выполненными разными граверами. Увлеченность коллекционированием и классификацией в сочетании с поразительной памятью помогли ему изучить все, что только можно было изучить, находясь на его месте: от изобилия картин и репродукций в хранилище до огромного ассортимента товаров для художников в магазине. Привычка к одиноким занятиям и педантичность, выработанная часами заботливого оформления коллекций, теперь могли пригодиться для упаковки товара или оформления выставочной витрины.

Прирожденный «комбинатор», Винсент особенно преуспел в обнаружении взаимосвязей между изображениями: он сразу видел схожесть авторского «почерка», тематическую и стилистическую близость и родство трудноуловимых качеств, вроде настроения и «весомости» (рядом с полотнами Коро любая работа Месдаха кажется «тяжеловесной», отмечал Винсент). Он давал советы друзьям (и, конечно же, клиентам фирмы), как лучше составить альбом для вырезок, куда вклеивались репродукции любимых картин, – такие альбомы тогда как раз вошли в моду. «Основное их достоинство в том, что можно расположить [картины] так, как тебе нравится», – объяснял он. Винсент завел и собственную коллекцию (первым его приобретением были итальянские «павлиньи перья»), которую дополнял, редактировал и перекомпоновывал до конца своей жизни, каждый раз стремясь достичь более точного соответствия своим представлениям о порядке и «взаимоотношениях» произведений.