Ван Гог

Он писал, что для него эта картина – то же, что для матроса какой-нибудь предмет-оберег на стене его каюты, который отвлекает его от тоски долгих морских переходов. Гоген рассказывал ему об исландских рыбаках, об их «меланхолическом затворничестве». Винсент писал эту картину, думая о них. Но моряк, который нуждается в утешении, в колыбельной, чтобы спокойно заснуть, есть не кто иной, как сам Винсент. Ни одной из своих картин он не был так одержим, как этой, разве что букетом подсолнухов. Он ясно понимал, что она «похожа, если угодно, на базарную литографию» (8), но в тот момент не мог написать её иначе. Позднее он даже говорил, что это полотно «возможно, никогда не поймут» (9). Ведь госпожа Рулен была матерью семейства – единственного, которое его приютило, где он стал почти своим.

Винсент продолжал работать и помимо своей воли создал то, что много лет спустя положило начало арт-терапии: «Работа поистине меня отвлекает А мне требуется отвлечение. Вчера я был в “Фоли Арлезьен”, театре, который здесь недавно открылся, и впервые спал без серьёзных кошмаров» (10). Он действительно верил в благоприятный исход своей болезни, говорил, что работа держит его в форме и ещё и поэтому так ему необходима.

В конце января помимо повторений подсолнухов (в итоге он решил сделать одно для Гогена) он написал два этюда с крабами. Может быть, он их видел в своих галлюцинациях? Тогдашние психиатры, например Маньян, отмечали в своих исследованиях, что пациенты, подверженные зрительным галлюцинациям, вызванным употреблением значительных доз абсента, видели, как по стенам и по их кроватям бегали крабы и другие членистоногие. На полотне изображены два краба, один из которых опрокинут брюшком кверху, и сразу же, как и во всех других случаях, когда Винсент изображает пару каких-нибудь предметов, появляется мысль о двух братьях, одного из которых ожидает счастье, а второй опрокинут, выпотрошен, как бычья туша Рембрандта[23]. На другой картине изображён краб, опрокинутый на спину и обречённый на смерть или уже мёртвый. Своего рода автопортрет.

Когда вернулась бессонница, Винсент пошёл к доктору Рею, и тот дал ему бром. Но улучшения не наступало. В течение трёх дней он твердил, что его хотят посадить в тюрьму, и отказывался от пищи. Его горничная рассказала об этом соседям, а те донесли полицейскому комиссару д’Орнано, который вёл за ним негласный надзор. И Винсента вновь поместили в изолятор.

Доктор Альбер Делон в своём отчёте комиссару от 7 февраля подтвердил, что у Винсента галлюцинации: какие-то голоса в чём-то его упрекают, и он боится, что его посадят в тюрьму.

И на этот раз улучшение наступило скоро. Рей телеграфировал обеспокоенному Тео, что Винсенту лучше и он надеется на поправку. Через десять дней Винсент вернулся в Жёлтый дом, но ничто уже не могло остановить машину отторжения, набиравшую обороты в его квартале. Это повергло его в уныние, и он, по его словам, уже был согласен вернуться в больницу, а если потребуется – в психиатрическую лечебницу в городе Эксе.

Он заранее был к этому готов. Тео предлагал ему вернуться в Париж, но он ответил, что суета большого города не пойдёт ему на пользу.

Он ночевал и питался в больнице и покидал её только для прогулок и работы на натуре. Но соседи, у которых не нашлось другой подходящей жертвы, ополчились на него. Начиная с Рождества его репутация непрерывно ухудшалась. До этого его терпели со всей его непохожестью на других, теперь же в глазах соседей он стал местным дурачком, человеком с отрезанным ухом, блаженным. Он превратился в мишень для злых шуток и улюлюканья, особенно если к травле подключались дети и подростки. Они шли вслед за ним, гоготали, осыпали его насмешками, повторяя всё, что говорили про него взрослые, но с меньшей долей лицемерия. Он реагировал на это крайне резко, что немедленно ставили ему в вину. Некоторые взбирались к окнам Жёлтого дома, чтобы подглядывать за ним, а потом, выпучив глаза, повсюду рассказывать о том, что увидели. Он стал событием в городке, который так скучал от их отсутствия. В Боринаже и Нюэнене он уже попадал в положение отверженного, но теперь всё было гораздо серьёзнее. Добавим к этому его предстоящее изгнание, задуманное домовладельцем. И наконец, не забудем о выигранном им процессе против хозяина гостиницы на улице Кавалерии, всего в сотне метров от Жёлтого дома. Так что никто в городе не был склонен его щадить.

О том, в каком положении оказался Винсент, мы можем судить по воспоминаниям провансальца Жюлиана, библиотекаря из Арля. В то время он был подростком, а через много лет рассказал, как его жизнь пересеклась с жизнью Винсента Ван Гога: