Ван Гог

Винсент преподавал арифметику, французский и немного немецкий. Кроме того, он надзирал за восемью десятками учеников от десяти до четырнадцати лет, иногда помогая им справляться с туалетом в отведённых для этого мрачноватых местах. Постели кишели клопами, но вид из окна, как он уверял, служил некоторым утешением. В это верится с трудом. В одном из его писем есть зарисовка этого вида: приятное место, заставленное фонарными столбами, совсем рядом, за элегантной балюстрадой, – берег моря.

Как ему было признаться, что на новом месте не так уж и хорошо и что это не решило его проблем. Через три недели после приезда он писал Тео: «Здесь день за днём у меня проходят счастливо; и всё же этому счастью и этому покою я не могу довериться вполне… Но я оставляю это за скобками, лучше об этом не говорить, а молча идти своим путём» (1).

Это письмо пронизано глубокой меланхолией. Винсент зарисовал вид из окна потому, что на этом месте собирались школьники, чтобы посмотреть вслед уезжающим родителям, которые навещали их в школе. По его словам, это место врезалось ему в память так же, как та, из далёкого детства, мокрая от дождя дорога, по которой удалялись от него в коляске его родители.

Когда ученики шалили, им не давали положенного хлеба и чая. Грустно было видеть, как эти дети, «которым так мало было на что надеяться, кроме пищи и питья» (2), идут к обеденным столам.

Вскоре Винсент узнал, что никакого жалованья за месяцы практики ему не выплатят. Мистер Стоукс уверял, что за кров и стол он найдёт себе «подмастерьев» сколько пожелает. Винсента устраивала такая ситуация, поскольку она освобождала его от всяких обязательств. Он писал Тео, что хотел бы стать кем-нибудь вроде «пастора или миссионера», что означало бы повторить судьбу отца, но в тот момент могло дать возможность оказаться ближе к Лондону.

Он обратился за помощью к одному столичному пастору, попросив его подыскать ему место ассистента, подчеркнув при этом, что не обладает «специальными познаниями» (например, не владеет латынью и греческим), которые – отметим его выражение – «ему недоступны». Но он рекомендовал себя как пасторского сына, у которого «врождённая любовь к церкви, к Богу и к людям» (3).

Наконец он перебирается в Лондон. В восторге от возможности вернуться в этот город, он решил отправиться туда пешком, навестив по дороге родителей своего друга Гарри Глэдуэлла, а потом и свою сестру Анну, жившую тогда в Уэлвине. Пешком 160 километров! Ван Гоги были отличные ходоки, но Винсент превзошёл их всех. Эти долгие паломничества всегда шли ему на пользу. К вечеру он дошёл до Кентербери, осмотрел местный собор и, продолжив путь, остановился «у нескольких больших деревьев, буков или вязов, на берегу небольшого пруда, где передохнул» (4).

В четыре часа утра его разбудило пение птиц, и он пошёл дальше. К полудню он был в Четеме, а к вечеру по берегу Темзы дошёл до Лондона, где навестил Глэдуэлла, который оставил его у себя ночевать. Потом он побывал у пастора, которому писал. Безрезультатно. Из Лондона он отправился к сестре в Уэлвин. Анна, во многом так похожая на Винсента, встретила его с радостью. Путешествие успокоило его зрелищем ландшафтов, уличных сцен из жизни бедняков лондонских предместий. Нам уже приходилось сравнивать детские впечатления Ван Гога и Рембо. И теперь, в юношеские годы, мы видим у обоих ту же любовь к дальним пешим походам, во время которых природа открывалась перед ними словно в сновидении, особенно ярком из-за усталости и восторженного настроения.

Мистер Стоукс, обосновавшийся на новом месте, в Айлуорте, согласился приютить Винсента, пока тот не подыщет себе место. Он воспользовался этой передышкой, чтобы посетить Хэмптон Корт: «Мне было приятно рассматривать картины». Он упоминает при этом Хольбейна, Тициана, Мантенью, Беллини, Рембрандта, Леонардо, Рёйсдала. Усердные поиски работы закончились тем, что там же, в Айлуорте, его согласился взять к себе в помощники один сердобольный пастор, достопочтенный Томас Слейд-Джонс, давший себе труд выслушать молодого человека. Жалованье ему было положено скромное, но достопочтенный обещал Винсенту, что, если дела у него пойдут хорошо, он будет участвовать в подготовке проповедей. Впервые судьба улыбнулась ему. Винсент принял предложение и поселился у Джонса, который тоже держал школу.

Наконец-то в жизни Винсента наступил счастливый период, кульминацией которого стал день 4 ноября 1876 года, когда он в церкви, где достопочтенный был настоятелем, произнёс свою первую проповедь. «Что-то ко мне вернулось из прежней уверенности» (5), – писал он брату. Возобновились рассказы о прогулках, а описание картины Баутона «Пилигримы» позволило Винсенту ещё раз как бы оживить в словах произведение живописи.

В другом письме он впервые в описании увиденного ландшафта использовал язык живописца, точно обозначив цвета, что позднее, став художником, делал постоянно.