Вандалы — оклеветанный народ

(«Война с вандалами»).

В манере изложения Прокопия явственно ощущается влияние «отца истории» Геродота Галикарнасского, от которого не могли избавиться и позднейшие историки (даже не знакомые с трудами Геродота): все события излагаются так, как если бы были сплошной цепью удивительных, чудесных и счастливых совпадений, как если бы сама Судьба была на стороне защитников правого дела. Поэтому многие комментаторы Прокопия вообще не верили в подлинность его как бы нарочито наивных описаний, другие же — скажем, Людвиг Шмидт, Юлиус фон Пфлугк-Гартунг или Герман Шрайбер — верили речистому кесарийцу в лучшем случае, наполовину. Они признавали, что в истории мореплавания, особенно в древние времена, многое могло происходить случайно, неожиданно, многие решения, позднее оказавшиеся судьбоносными, могли приниматься как бы по наитию, спонтанно. Но поверить в то, что стратиг Велисарий отправляется со своим флотом в неизвестность, так сказать, по воле волн, так же трудно, как и в «случайность» встречи Прокопия со своим другом детства, тотчас же, с готовностью, предоставившим своему земляку (с которым, судя по всему, не виделся давным-давно) слугу, только что возвратившегося из Карфагена и вдобавок прекрасно осведомленного буквально обо всем, что там творится. Гораздо вероятнее другое — в ходе Большой Игры на Сицилии встретились и обменялись информацией восточноримские резиденты, связанные разветвленной агентурной сетью, заблаговременно наброшенной Константинополем на все Средиземноморье, включая вандальское царство. Эта сеть давно уже, во всяком случае, на протяжении десятилетий, исправно функционировала, при поддержке православной церкви, умело наладившей обмен сведениями между Карфагеном и Каралами, между Каралами и Римом, между Карфагеном, Каралами, Римом и Константинополем…