Ванджина и икона: искусство аборигенов Австралии и русская иконопись

Таким предстает изображение на иконе и для верующего. По словам Флоренского, "иконостас есть сами святые".21 Отношение верующего к иконе и аборигена к произведению сакрального искусства имеет много общего. От созерцания иконы и молитвенного обращения к ней на верующего нисходит особое состояние, именуемое им благодатью; действие чудотворной иконы материализуется в повседневной жизни, в судьбах людей. Подобно этому и аура, исходящая от произведения сакрального искусства, обладает для аборигена мощным эмоциональным воздействием, возбуждает чувства, родственные тому чувству, которое испытывает верующий при созерцании иконы; эта аура почти материальна, заряжена магической силой, благотворной или губительной. Человек, увидевший запретное для непосвященных живописное произведение или чурингу чужой тотемической группы, чужого племени, рискует подвергнуться губительному облучению подобному радиации. В то же время сакральное изображение, наполненное незримой духовной энергией маар, свойственной самим изображенным существам, способствует духовному и физическому здоровью людей своей общности, ее продолжению в новых поколениях. Произведение искусства, концентрирующее в себе маар, является необходимым участником священного обряда.22 Если произведение, наполненное энергией маар, по своему действию и месту в жизни людей подобно чудотворной иконе, роль произведения сакральной живописи в обрядовой жизни аборигенов аналогична роли иконы в жизни церкви. Различие состоит в том, что маар реализуется в ходе самого ритуального действия и не нуждается в молитвенном обращении. Еще более важное различие связано с тем, что христианство как мировая религия обращено ко всему человечеству, для него "нет ни эллина, ни иудея", в то время как традиционные верования и культы обращены к представителям собственной общности, — вот почему произведения сакрального искусства одной общности могут быть губительными для людей иных общностей, даже для непосвященных внутри собственной группы.

Рисование событий мифического прошлого — это воссоздание самого этого прошлого, подобное воссозданию его в ходе священного обряда. И процесс рисования, и обряд одинаково воспроизводят, воссоздают акт творения мира великими героями Времени сновидений. В этом смысле обряд и процесс рисования изоморфны, подобны по форме и назначению. Художник выступает в роли демиурга — творца мира.

4

Особое место в истории изобразительного искусства аборигенов занимает творчество Альберта Наматжира (1902–1959) и его многочисленных учеников. Абориген из племени аранда, Наматжира обучался приемам европейской живописи, и его пейзажи Центральной Австралии, где он родился и где прошла большая часть его жизни, напоминают пейзажи европейских художников. Но это лишь на первый взгляд — в этих пейзажах есть своя тайна, как она есть в произведениях традиционной живописи аборигенов. В действительности, как это признано теперь, многие акварели Наматжира представляют собою зашифрованные изображения священных для него мест, связанных с деяниями его предков — героев Времени сновидений. Объекты его живописи выбраны им не потому, что они красивы, — или, точнее, не только поэтому, — но прежде всего потому, что они мистически связаны с ним, с его духовной сущностью. Земля эта красива, но она красива потому, что это земля его предков. То, что представляется нам пейзажем, выполненным в традициях европейской живописи и преследующим чисто эстетические цели, по содержанию и значению своему примыкает к произведениям традиционного искусства его соплеменников.

"Мы знаем два типа рисунков — рисунки на земле и пейзажи, — говорит внучка Альберта, Джиллиан Наматжира. — Те и другие основаны на одних и тех же рассказах о Времени сновидений… Земля и Время сновидений — вот что вдохновляет нас, когда мы рисуем".23 Здесь речь идет о традиционных рисунках на земле и о пейзажах в стиле и технике европейской живописи, которые продолжают рисовать потомки и ученики Альберта Наматжира. И вот, оказывается, за теми и другими скрываются одни и те же творческие импульсы и мотивы, лишь выраженные по-разному. "Эти скалы даны нам, чтобы поклоняться им", — говорит другой художник.24 И в самом деле, в пейзажах "Дриминг танцующих женщин", в картине "Дриминг гусеницы"25 и многих других, принадлежащих представителям этой школы, есть некий таинственный подтекст. Если это реализм, то это мистический реализм. Эта живопись насыщена чувством священного так же и в той же степени, как пейзаж — природный или архитектурный — в иконописи. Ведь и иконописный пейзаж — не нейтральный фон: он равноправный участник мистической драмы, о которой рассказывает икона.

5