Ванечка и цветы чертополоха

Мила улыбнулась сквозь слёзы, взяла салфетку из салфетницы в середине стола, вытерла глаза и высморкалась. Потом быстро закончила схему и передала следователю.

— Спасибо! Ух, ты! Прямо целая топографическая карта! Ну, я пошёл. Надеюсь, ты и теперь не сбежишь.

Девушка кивнула. Евгений Фёдорович вышел.

IV

Москва. Май 1993 года.

Она была преподавательницей английского языка, располневшей после родов приятной женщиной с тёмно-русыми волосами. Он — новоявленный бизнесмен, невысокий худощавый блондин. Такие вот разные. Ей не нравились его методы, не нравились поздние приходы домой, не нравилось отношение к деньгам и многое другое. Те редкие минуты, что они проводили вместе, проходили в бесконечных ссорах, спорах и обидах. И теперь она ругалась с ним:

— Ну что это… что это такое? Я тебя спрашиваю, Олег. Где ты опять был? Почему не позвонил, не предупредил? Нет, это становится совершенно невыносимым! Сколько можно терпеть?

Послышался его спокойный голос:

— Всё, Галка, всё… Успокойся. Теперь я дома. Ну же…

— Убери! Убери от меня руки! — протестовала она. — Думаешь, так всё можно исправить? Мы тебя совсем не видим! Уходишь рано утром, возвращаешься, когда мы спим. Хотя, какой там, спим!

— Галя, перестань. Я вижу, у нас гости. Если хочешь, давай поговорим. Давай, я только — за. Но поговорим спокойно и тихо. Пойдём в комнату.

Мила нервно теребила косичку, склонившись над тетрадкой по математике. Она сама не заметила, как перестала писать. Дальше она уже не слышала разговора матери с отцом, хотя из соседней комнаты продолжали доноситься их голоса. Она быстро глянула на свою напарницу — та внимательно смотрела на неё, ждала, вероятно, объяснений.

— Извини и не обращай внимания. Такое у нас, к сожалению, случается.

— Ладно. Я никому ни-ни.

И хотя Миле было жалко Надю, ведь с ней никто в классе не дружил, она уже предчувствовала: завтра весь класс будет знать о скандалах между родителями.

«Они скоро разведутся. Этим всё кончится».

Конечно, Мила не стала говорить этого вслух. Надя и так узнала много лишнего. По тому, как механически дописывала Надя пример, думая не о том, что пишет, Мила окончательно уверилась: завтра же девчонка пустит сплетню. Глянув на кудрявые пряди, выбивающиеся у Нади из хвостика, Мила громко захлопнула учебник. Напуганная девочка удивлённо посмотрела на нее.

— Уже поздно. Ну да завтра доделаем! Хорошо? Давай я тебя провожу.

Надя собрала принадлежности, и они вышли из комнаты.

— Классный всё-таки у тебя медвежонок! — сказала девочка, бросив прощальный взгляд в комнату. — Ай лав ю. Ай лав ю.

Надя попыталась передразнить серого медвежонка с сердечком на животе, на которое если нажать, он пропищит: «I love you». Отец подарил его Миле на день рождения вместо живого щенка, которого она так хотела, и поэтому девочка не любила эту игрушку.

«Подарил хотя бы хомячка, а то этого… Да оно и к лучшему. Когда вырасту, куплю себе сама. Такого, какого захочу. Самого красивого, самого доброго. Или самого несчастного? Бездомного, может быть, подберу? Ох! К лучшему, правда».

— Хочешь, возьми его!

— Можно? Родители не заругают? — Голос Нади сделался натужно-пузырящимся от рвущейся в него радости.

— Тебе он — в радость, а мне только — в тягость. А ведь даже плюшевый мишка заслуживает любви. А родители… Они и не заметят. А если заметят, то… девочка у них добрая, щедрая и всякое такое.

Надя прытко воротилась в комнату и вышла, счастливо прижимая к себе медвежонка.

— Спасибо, — задохнулась она от восторга. — Как же мне повезло! — Надя даже взвизгнула на последнем слове.

Хоть кто-то обрёл друг друга в этот тоскливый вечер.

Было слышно, как спор продолжался в комнате у родителей. Девочки оделись и тихонько вышли из квартиры. Надя неожиданно дёрнула Милу за косичку.

— Глупая, перестань. Так ведь тебя никто никогда любить не будет!

— Ну и пусть! Я им ещё всем покажу!

— Да ну тебя! Пойдём. Провожу до перекрёстка.

Они ловко застучали маленькими каблучками сандалий вниз по лестнице, осилили целых четырнадцать пролётов, а потом вприпрыжку пошагали по узкой и пустынной в этот час улице Благу́ше мимо белого длинного дома, старой котельной и вышли на улицу Ибрагимова к старому разрушенному Храму святого великомученика Дмитрия Солунского на Благуше. Быстро темнело, и девочки торопились расстаться у оживлённой дороги.

У перекрёстка с Измайловским шоссе Мила сказала:

— До завтра. Отсюда сама дойдёшь. Только осторожней.

Наде оставалось перейти дорогу и пройти пару домов. Они попрощались. Мила проводила девочку взглядом, и повернула назад.

Предчувствия Милы оправдались: Надя растрепала кому-то из девчонок про ссору между родителями. Очевидных последствий не было, но всё же неприятная мысль, что ты для всех, как на ладони, постоянно присутствовала. Вдруг кто-нибудь возьмёт, да и скажет: «А вот твои родители…» «До чего неприятно! Бр-р-р!»

Вскоре Надя перешла в другую школу, и волей судеб они больше не встречались. Мила склонна была надеяться, что эта непутёвая девчонка будет вести себя там иначе и у неё появятся, в конце концов, друзья.