Палашов встал в стороне, чтобы не загораживать малышам обзор, и долго наблюдал с высоты своего роста снующего туда-сюда серого волка. По сути своей, бывший следователь тоже пытался заполнить существование хоть каким-нибудь смыслом. Долго дожидался от того ответного взгляда. И в какой-то миг это произошло. Зверь приостановился и с интересом посмотрел именно на него. Конечно, это был уже не тот самец, которого Палашов видел в детстве, но вот родное в тех глазах улавливалось, будто можно через глаза одного зверя заглянуть в душу всего сообщества. Это как-то могут почувствовать владельцы собак. И волк, добравшись наконец до высокого человека в чёрном пальто вниманием (люди приходили, уходили, а этот чёрный всё стоял и стоял), тоже узнал его, увидел знакомое, своё, в его серых глазах. И чувства отчуждённости и дикости не последовало между ними. Не было и холода или страха. Покой и уверенность, и тепло, словно вернулся домой, — вот какие ощущения придал этот взгляд человеку. Ему даже казалось, очутись они сейчас в одной клетке или рядом на свободе, зверь не причинит ему вреда. Волк одарил его ещё несколькими взглядами прежде, чем Евгений почувствовал, что пора уходить. Даже с животным не хотелось быть назойливым. Назойливыми бывают комары да мухи, а волки могут быть весьма деликатными. В дикой природе волку бы хватило одного раза взглянуть в глаза человеку, после чего он ушёл бы и больше не показывался, хотя мог продолжить тайное наблюдение. Но наблюдать тайно за волком в неволе Палашову было неинтересно. Он нуждался именно в открытом зрительном контакте. Поэтому, получив желаемое, он ушёл. Он побрёл без всякой цели вдоль других вольеров, блуждая глубоко в мыслях. А очнулся он уже перед загоном с лошадьми.
В сёдлах сидели довольно маленькие дети и ловко управлялись с сильными грациозными животными, пуская их идти друг за другом по периметру небольшого, напоминающего печень очертаниями вольера. В середине стоял всего один взрослый и, казалось, являлся главным движущим механизмом этой процессии. Вспомнилась Люба и потянула за собой вереницу болезненных мыслей. Они погнали его дальше, и он придумал себе занятие сравнивать встречающихся на пути животных со знакомыми людьми. Порядком утомившись от мелькания решёток и предвкушая скорое похожее мелькание на работе, он направился к центральному входу Московского зоопарка, чтобы найти машину и уехать домой.
В понедельник он отправился в коллегию адвокатов и подал заявление вместе с документами на прохождение квалификационной комиссии. Секретарь дала ему перечень вопросов, ответами на которые он должен был владеть. Он бегло просмотрел их, но ему мешало и донимало желание пойти к Милиному дому и увидеть её, посмотреть хоть одним глазком. Надо было что-то с этим делать, и он вернулся в район и пустился на поиски тренажёрного зала с грушей. Тамара Васильевна запретила «корёжить потолок своими крючками», поэтому оборудовать тренировочное место в съёмной квартирке не получилось. Нужно было срочно найти другой вариант, и руки чесались найти его побыстрее.
Небольшой зал нашёлся на территории стадиона «Крылья Советов» на проспекте Будённого. Евгений вломился туда в неурочное время, когда там занимались другие люди. Груши и мешки здесь видали виды. Один мужичок начал подкатывать к нему с наставническими целями. Палашову не хотелось сейчас объясняться с людьми и рассказывать о себе, поэтому он просто молча, специально для мужика, стянул футболку, встал в стойку и отдубасил боксёрский мешок серией ударов, после чего у мнимого наставника вопросов не осталось, и тот отвалил. Полчаса он самозабвенно наминал бока мешку. Этого хватило, чтобы вернуть душевное равновесие. Обтираясь полотенцем, он также стремительно покинул зал.
Дома Палашов принял душ и уселся на диван с листами экзаменационных вопросов их изучать. Для пущей уверенности он заглянул в административный, налоговый, семейный и трудовой кодекс. Экзамен состоится не так скоро, как хотелось бы. Нужно было пережить Новый год. Времени на подготовку должно хватить.