Ванечка и цветы чертополоха

Палашов встал несколько поспешно, но как можно спокойнее вышел в сад. Где-то под крыльцом самозабвенно пел сверчок. Холод сковал мышцы, сведя плотно челюсти. На ясном августовском небе играла недоступная уху человека музыка. Метеоритный дождь традиционно омывал землю, словно окропляя её. Световые отголоски настигали следователя сквозь бреши в ветвях яблонь, утомлённых грузом плодов. Как же давно он не видел звёзды — вот так чётко, доступно и близко!

Евгений Фёдорович закурил, и вкус сигареты утончился на свежем воздухе, органично слившись с настроением ночи. На душе у него стало мягче. Он вспомнил теплоту Любушкиных губ и ровный стук её горячего сердца.

«Спешишь с выводами, старик, — смирял он себя в мыслях. — Вернись и выслушай девчонку. Ты же уже жалел её? Вот и продолжай жалеть! Довольно!»

И он бросил сигарету в мокрую от росы траву.

Когда он вернулся на террасу, там не было ни чая, ни Милы, только одинокая лампочка в светильнике робко освещала убранство.

«Вот чёрт! Что это со мной? Так ведь можно загубить всё дело».

Он щёлкнул выключателем. Единственная лампа погасла. В узкую щель из-под люка, разделяющего первый и второй этажи, мерцал тусклый свет. На второй этаж девушка не пригласила его, показывая дом.

«И угораздило же меня поселиться в этом доме!» — подумал он и, решив не говорить с ней больше о Ване в эту ночь, поднялся в темноте по ступеням к люку второго этажа. Палашов предусмотрительно постучал. Он даже вздрогнул, хотя заметил тень в середине светящейся полосы, когда прямо рядом с головой услышал шёпот:

— Женя, а вы уверены в том, что хотите войти сюда?

Эта девушка настораживала его. Почему она вдруг назвала его Женей? Женя… Он усмехнулся про себя.

— Ты разрешишь мне войти?

Она молчала, тень, выдававшая её близость к входу, исчезла. Палашов повременил. Она ничем не обнаруживала присутствия. Проверяет, что ли?

— В таком случае я вхожу.

Мила не отозвалась. Он поднял крышку люка, которая легко поддалась, и двинулся вверх. Вот сейчас она могла огреть его чем-нибудь тяжёленьким по голове. Хотя вряд ли она на такое способна. Впрочем, кто знает, на что она способна? Он делал глупость, но и ему хотелось испытать её. Медленными движениями выбрался следователь на пол второго этажа, представляя, как легко он мог воспарить туда, знал бы, что его там ждёт. И он изумился, увидев обстановку.

Роща свечей будто выросла на тумбочке, на комоде, на столе и даже на полу. Везде — картины и картинки, холсты, бумага. К окну развёрнут мольберт, он, словно застенчивая девушка, прячет сокровенное. Всмотрелся в работы. На одной картине она искала необычное слияние красок, на другой явно удалась композиция. Фрукты на натюрморте полнотой и сочностью пробуждали аппетит. Если бы он не был уверен в их происхождении, то непременно воспользовался бы развязностью манер, чтобы отведать их. Кстати, он заметил тарелку настоящих яблок на столе, но рядом с теми, на полотне, они выглядели тусклыми и недостойными внимания. Пейзажи, как видно, удавались ей не хуже.

Он нашел глазами Милу, кляксою сидевшую, поджав колени к груди, в дальнем углу кровати. Руки высвечивались на фоне чёрного сарафана, который она натянула до самых ступней. Глаза блестели исподлобья в настороженном ожидании.

— Это твои работы, ведь так?

Она опустила голову ещё ниже и отвела глаза. Тогда мужчина ответил за неё:

— Так.

Он снова обратился к её творчеству, находя здесь всё в разных техниках: зарисовки, рисунки, акварели, масло, пастель и карандаши. Палашов различал бюсты, которые задают ученикам художественных школ, распознавал, что запечатлено на сеансе с натуры. А вот море, дельфин на гребне волны — это написано по прихоти души. Заросли набегающих друг на друга листьев были созданы бездумным движением руки. А чей-то старый полуразвалившийся дом был схвачен в подробностях. В общем, его глазам предстала целая картинная галерея в ту минуту, когда творения уже были завезены, но ещё не обрели каждое своё место в смотровом зале.

— Преклоняюсь, — сказал он с удовлетворённой улыбкой и действительно поклонился ей. — А можно посмотреть на мольберте?

Мила тут же вскочила, быстро сверкая ногами и рискуя подхватить подолом огонь от свечей, пересекла комнату и кинула на картину холщовое покрывало, лежавшее тут же на подоконнике.

— Нет. Вы и так видели больше, чем положено. Идите спать.

— Повинуюсь, хорошо… Но только потуши свечи. Застрелить не удалось, и ты решила нас спалить? А может, ты так комнату отапливаешь? Рисковый способ, если учесть, сколько здесь дров.

Евгений начал задувать все свечи, которые пылали поблизости.

— И ещё одна просьба. Всё-таки завари, пожалуйста, чайку. Мне ещё поработать надо, а в животе с утра ещё никто не топтался. Я буду внизу.

Он посмотрел на нее с «собачьим» выражением глаз и спустился по лестнице вниз, закрыв за собою люк. Он машинально включил свет.

Палашов укорял себя в пристрастности и несдержанности. Он мог узнать всё важное уже сегодня, а теперь ему придётся дожидаться завтрашнего дня, терять время, если Мила вообще захочет с ним говорить.