Ванька

Проснулся я из-за грохота за перегородкой. Какая-то чуня полоротая пустое ведро перевернула. Этот звук мне хорошо знаком — месяца не прошло, как с картошки мы приехали. Весь сентябрь и неделю октября вместо изучения медицины клубни из грязи выколупывали. Осень выдалась дождливая, а продовольственную программу выполнять надо. В мае её приняли. Горбачев какой-то её придумал. Как декан нам перед отправкой в колхоз сказал — с целью механизации, химизации, улучшения кормовой базы, использования новых интенсивных технологий, а также для внедрения материального стимулирования колхозников. Вот мы и внедряли новые технологии — что соберём, а что в мокрую глину втопчем. Главное, чтобы картошки после копалки на поверхности земли не видно было…

Пойдёшь ночью к девицам-красавицам, а они свои пустые вёдра в сенях наставили. Понятное дело — сшибёшь. Так что звук падения ведра я ещё прекрасно помню.

— Кого там несёт?

Так, голос немного знакомый… Это, похоже, бабка Ваньки. Которого я ночью сегодня на закорках пёр. Чуть грыжу не нажил.

— Это я…

— Кто, я?

— Мария…

— Какая-такая Мария?

Хоть и не вижу я бабку, но по голосу заметно — чем-то недовольна она.

— Мария, внучка Володихи…

— Машка-Толстая Ляжка что ли? Так бы сразу и говорила.

За перегородкой опять что-то упало. Теперь уже стеклянное.

— Что ты там, корова, творишь! Стой на месте! Сейчас сама к тебе выйду.

Я этот цирк с конями не вижу, но, похоже, гостья бабку уже разозлила.

— Ну? Говори, зачем пришла?

— Я… Это… Бабушка…

— Десять лет уже как бабушка. Толком говори…

— Я… это… опять…

— Опять?

— Опять…

— Говорила же я тебе, Машка, как начнут в церкви на венчании херувимскую петь, задуйте как будто не нарочно свечки-то, а сами тихонько со своим Сидором Павловичем скажите: «Огня нет — и детей нет». Самое это точное средство от беременности. Не сделала?

— Не сделала…

— Почему же?

— Бабушка Володиха другому научила…

— Ну-ка, ну-ка, просвети тёмную.

Тут бабка Ваньки как бы даже хихикнула.

— Ну, велела она мне своё временное в бутылку собрать, а затем её в землю зарыть. Обязательно под печной столб. Говорила бабушка, что пока бутылка в земле, хоть сколько парням на шею вешайся, а не забрюхатеешь…

— Ну, как — помогло?

В голосе старухи столько яда было…

— Не помогло…

— Так поди, твой Сидор Павлович давно бутылку ту из земли выкопал и разбил. Ты ведь не проверяла?

— Нет…

— А, вот домой вернёшься и покопайся под печкой… Посмотри, там ли она…

— Так что уж сейчас-то… Поздно…

— Не послушала меня, а припёрлась. Зачем?

— Дитя вытравить…

— Дитя?! Вытравить?! Дети составляют благословение Божие! Выражают собою присутствие Святого Духа в семье! Вытравить! Машка!!!

По звуку я понял, что бабка Ваньки ногами затопала. Ну, так мне показалось.

— Дети в семье — опора и счастье! Исполнить закон не хочешь! Ну, Машка…

— Бабушка, помоги… Христом Богом прошу…

Заканючила невидимая мне Машка.

— Уйди. Глаза бы мои на тебя не глядели! Уйди, Машка, не доводи до греха…

— Бабушка…

Нос девки, да какой девки — самой настоящей бабы, захлюпал.

— Уйди…

Бабка уже не топала, но голосок у неё был ой-ой.

— Так хоть что на будущее подскажи… Ты же знаешь…

Бабка что-то пробурчала. Что, я не расслышал.

— Ладно уж… Вбей по середине двора осиновый кол. Возьми черную курицу и ровно в полночь обойди с ней вокруг этого кола…

— Делала… Не помогает…

— Ишь ты, не помогает ей… А, ты же со вдовцом живёшь. Тогда, Машка, состриги немного шерсти с яловой коровы, закатай их в хлебный шарик, а как будет тебя твой Сидор Павлович склонять, его и съешь. Или воду под рукой держи, в которой куриные яйца были обмыты. Только воду эту надо собрать с сорока различных ключей… А самое лучшее средство — это культурное. Так богатые барыни в городе делают. Купи в уезде в аптеке спринцовку и промывай там после совокупления слабым раствором уксусной эссенции…

— Господи упаси… Вдруг она там обломится?

— Ни у кого не обламывается…

Тут я заржал. Как сивый мерин.

Глава 8 Старинный лечебник

Девка Машка, а вернее давно уже замужняя баба, по-поросячьи взвизгнула. То ли она, то ли бабка Ваньки опять там что-то за перегородкой уронили. Причём, это что-то ещё и разбилось.

Я ржал. Остановиться не мог.

Обломится… Там обломится… Ну…

Хлопнула дверь.

Занавеска в мой закуток в сторону сдвинулась. В освободившемся проёме появилась женщина. На свету не такая и старая. Ночью она мне более в годах показалась.

— Хулиган… Как, звать-то?

Вошедшая говоря это, ещё и погрозила мне пальцем.

Меня как заткнуло разом. Икая, я еле и выдавил из себя.

— Иван.

— Руки мой и иди завтракать, Иван, — сказано было строго, но в уголке рта усмешечка всё же проскользнула. — Рукомойник на улице.