Молоденький офицер что-то начальнику лагеря доложил, тот только рукой махнул. Больше, не меньше. Вот, если бы дорогой кто сбежал, это — проблема. Тут же французы на одного больше дали. Что, его сейчас обратно посылать? На лесоповале все пригодятся. Фронту лес ой как нужен. Тысячи километров траншей древесины прорву требуют.
Оказалось, у англичан порядка было больше, чем у французов. Нас уже ждал обильный горячий завтрак и места для размещения. Не нары. Койки! Каждому!
Приготовлены они были с запасом, так что и на меня хватило.
Матрацы — новенькие. Подушка — имеется. Одеяло — в наличии. Даже целых два на человека.
Ничего они не попутали? Нет? Вот и хорошо…
Сейчас мне надо осмотреться, сил набраться и в Швейцарию. Лучше даже не одному.
Ну, с этим торопиться я не буду. Нечего людей смешить.
Глава 17
Глава 17 Бушико и Ананченко
Ба, знакомые всё лица…
В лагере, куда я сейчас попал, сотня солдат из нашего экспедиционного корпуса уже находилась. Большинство — ля-куртинцы третьей категории. Воевать они отказались и теперь с топорами в руках лес заготавливали. Русскому человеку, эта работа привычная.
Они меня с местной географией и прочим по верхам и познакомили.
— Сейчас мы между Безансоном и Понтарлье…
Честно говоря, это мне мало что сказало.
— Над нами старшим поручик Бушико…
Что-то я не знаю такого.
— Он уже после ля-куртинских событий появился. Наш, но за француза себя выдает. Мартышка, длинный нос…
Почему мартышка? Ещё и длинный нос?
Впрочем, скоро мои вопросы нашли ответы. Часа не прошло, как к нам, новеньким в лагере, Бушико и заявился.
Росточком совсем не велик, кривоног, глазки подслеповатые, нос… Выдающийся. Не нос, носище…
— Опять обдуривать нас пришел… — услышал я этот и подобные шепотки.
— Капитан…
Да, называть себя Бушико всем велел капитаном. Даже, приказ соответствующий самолично издал. Ну, тут уж и сказать нечего.
Первый месяц после своего появления в лагере Бушико был тише воды, ниже травы. Учёт работы вел хорошо, деньгами солдат не обижал. Еженедельно выдавал положенное до сантима.
Далее деньги стали выдаваться два раза в месяц, затем — один раз и не полностью.
Солдаты предъявили претензии десятникам. Те в грудь себя били — сведения о количестве отработанных каждым лесорубом часов подаем правильно и своевременно. Это Бушико что-то мудрит.
Пошли всем коллективом к поручику-капитану.
Тот руками замахал, на безобразия в штабе округа сослался. В Безансоне у французов де полный бардак, два и два сложить не умеют, денег всегда меньше дают, он чуть ли не из своих докладывает.
Десятники пригрозили в Безансон пойти, сами во всем разобраться.
Тут и выяснилось, что якобы у Бушико самого не всё в ладах с арифметикой. В детстве его корова бодала, он испугался и с этого времени у «французского подданного» в голове цифры путаются.
Попросил он тогда ещё у десятников себе в помощь грамотного человека для ведения учета работы и начисления денег.
На работу по учётной части ля-куртинцы поставили бывшего ротного писаря и тот за пару дней всё в порядок привёл. Деньги лесорубы стали получать сантим в сантим.
Однако, всё хорошо было не долго.
После того, как в России произошла Октябрьская революция, французы для русских трудовых рот норму питания сразу урезали.
Комендант лагеря английский полковник Кольден предложил Бушико организовать для русских отдельное питание. Из-за уменьшения норм, по его словам, они уже не могли из одного котла с канадцами столоваться.
Бушико об этом десятникам сказал, те — солдатам-лесорубам. В делянках дело до забастовки дошло. Бушико предложил из заработанного доплачивать и продолжить питаться вместе с канадскими солдатами. Наши согласились, но скоро поручик опять с деньгами запутался. Многовато что-то получалось из заработка выкладывать. Десятники и здесь его на писаря Ананченко заменили. Тут же всё пошло по-честному и без обмана.
Авторитет мартышки с длинным носом упал ниже низкого. Никто его сейчас уже и не слушал.
Ананченко, Ананченко… Что-то не припоминаю я такого…
Оно и понятно, в ротах-то вон сколько солдат было.
Может он мне поточнее наше местоположение разъяснит?
— Можно мне с Ананченко переговорить? — обратился я с вопросом к одному из ля-куртинцев.
— Вон он, в углу на кровати сидит.
Моё предположение оказалось верным.
— Это — ля-Жу. — выложил из кармана Ананченко монетку.
Я кивнул. Пусть франк будет железнодорожной станцией.
— Это — Понтарлье. Там тоже наши работают. Пятьсот человек.
Ещё одна монета легла на одеяло.
— От ля-Жу до Понтарлье семьдесят километров по дороге. Я туда за канцелярскими принадлежностями езжу, — пояснил Ананченко свою осведомленность.
Ну, и что дают мне эти монеты?
— Под Понтарлье есть лагерь. Ну, там, где эти пятьсот наших… — рассказ писаря особой связностью не отличался. — От него до Швейцарии совсем рукой подать. За последние два месяца туда убежало почти сто пятьдесят человек. По-всякому — группами и поодиночке. Один унтер сразу шестьдесят человек в Швейцарию увёл…
Что, про Швейцарию у меня на лбу написано? Ну, что я туда собрался?