Ванька-ротный

Ещё вчера, лежа в вагоне на сухих шершавых не струганных досках, они потягивали из горлышка сладковатый портвейн, курили папиросы и беззаботно пускали табачный дым под потолок. Сегодня, устав от марш-броска, они попали в сырые липкие окопы. От непривычки руки и ноги потяжелели, хребет и шея болели, а снять с себя что-нибудь и сбросить на землю солдату было не положено. В чём есть солдат на ногах, в том и ложись! Да ещё винтовку свою покрепче прижми. Это тебе не с бабой в мягкой постели в обнимку валяться!

Тут трёт ремень, тут тянет лямка противогаза, врезаются в плечи постромки вещмешка, и режет плечо ремень винтовки и их нельзя ни сбросить, ни снять. Всё, что надели и повесили на солдата, — это как родинки на теле у него, их не снимают на ночь когда ложатся спать. А тут каска, противогаз, винтовка, патронташ, набитый патронами, поясной ремень, саперная лопата, заплечный мешок, фляга, кружка, котелок, пара гранат, НЗ сухарей, запасные портянки, кусок мыла и другое барахло. Всё это солдат должен носить на себе вместе с сапогами, шинелью и собственным телом, пока не убьют, пока не протянет где-нибудь ноги. В этой упряжке отныне он должен ходить, есть, спать, стоять, сидеть, бегать, ползать, стрелять. Солдат должен всегда пребывать в полной выкладке даже оглушенный, пробитый пулей, разорванный бомбой на мелкие куски. Солдата могут освободить от амуниции и груза, [только] когда его убьёт. Вот когда они ему будут мешать, и можно сказать, без них он вполне обойдётся. [Но] всё это было у солдат впереди, а этот день был только началом.

А сейчас, солдаты валились от усталости на дно сырых окопов и траншей. Они желали только расслабиться. Им безразлична была окружающая природа, цветущая осень, горящие багряным огнём макушки деревьев и синие дали. Нас в училище маршами и бросками гоняли беспощадно, что-что, а физически на ногах мы стояли крепко. Для меня пройти тридцать вёрст — одно удовольствие, никакой усталости. Я ходил, как на пружинах.

С утра я солдат включил в работу. Они, ничего не понимая, копались в земле. Я знал по опыту, что солдат надо сразу втянуть в работу и в суровый режим. Главное сейчас не дать солдату разомлеть и расслабиться. Впереди будет немало тяжких переходов, и каждый раз после них нужно иметь запас сил. В этом, вероятно, мудрость физической закалки солдата. Теперь, когда рота вышла на рубеж обороны, обстановка могла измениться каждую минуту, об этом меня предупредил командир роты.

Мы стояли на скате высоты, а впереди в заболоченной низине, виден был расцвеченный осенью лес. За лесом в любой момент могли появиться немцы, но пока там, впереди, всё было спокойно и тихо.

Вечером, когда меня вызвали к командиру роты, я слышал там разговор на счёт немцев. Прибывший из штаба батальона офицер рассказал, что они были верхами впереди километров двадцать и слышали на западе артиллерийскую стрельбу. Орудия били залпами. Настоящая канонада! Слово "канонада" в рассказе офицера звучало солидно и весомо. Я сам никогда не слыхал гула артиллерийской канонады и мог её только представлять по сюжетам кино. А этот незнакомый офицер слышал её в отдалении. Ему исключительно повезло! Он успел побывать на линии огня и фронта[29].

Когда я вернулся в расположение своего взвода и подозвал старшину. Я посмотрел на него многозначительно и сказал:

— Люди слышали впереди канонаду!

— Это наши наверняка! — уверенно сказал старшина.

— Я тоже так думаю, — согласился я, — иначе и быть не может! Устроить канонаду могли только наши!

Я вспомнил, как мальчишками мы играли в военную игру. "Ты за кого?", — "Я, за красных!"

— Все хотели быть за "красных", — произнес я задумчиво вслух.

— Чего за красных? — переспросил старшина.

— Да так, ничего! — ответил я, вздыхая.

Я никак не предполагал, что на Западном фронте у нас нет ни снарядов, ни артиллерии. На фронтовых складах вообще отсутствовали боеприпасы, а у отступающих солдат давно кончились ружейные патроны. Вот почему многие, кто бежал и отступал от немцев, побросали свои винтовки.

Прошло несколько дней, из-за леса, где по рассказу офицера из штаба громыхала канонада, появились маленькие группы солдат. Они шли без противогазов, без касок и без винтовок, в не застегнутых шинелях, как говорят, душа нараспашку. Когда мы их остановили и спросили, кто они и откуда идут, где сейчас бои и грохот нашей канонады, они очень удивились и отрицательно помотали головами.

— Мы идём оттуда! — и они неопределенно показали в сторону леса.

— Никакой канонады там не было! — ответил сержант.

Ничего конкретного о боях и о нашей артиллерии они сказать не могли. Они шли через леса и болота, без продуктов питания и без курева. Они проходили большую деревню и видели, как жители из колхозных амбаров тащили зерно и увозили его по своим домам на телегах. В деревне они разжились двумя краюхами хлеба. Местные жители брали зерно открыто, не прячась. Как они говорили, забирают свою кровную долю, добытую трудом.

— Картошку колхозную не копают — пояснил рассказчик, — она в зиму останется на полях, своей в огородах полно.