Ванька-ротный

Но что это? Немецкая линия обороны пуста? Мы переступаем через ход сообщения и останавливаемся. Небо совсем просветлело. Кругом хорошо всё видно. Немецкие окопы и хода сообщения отрыты в полный профиль. Боковые стенки и укреплены стояками и за них положены строганые доски. Землянки глубокие, сверху укрытые дерном, потолки в четыре наката.

Нам нужно осмотреть здесь всё, как следует. Впереди могут попасть такие рубежи. Нам нужно знать характер немецкой обороны. У немцев каждая дивизия по своему оборудует траншеи.

Командир полка меня торопит. Мол, хватит лазить. Давай, посылай людей вперед. А я Рязанцеву говорю, — давай, еще там посмотрим. Здесь и там окопы, пулеметные ячейки. Тут укрытие для расчета и огневая для пушки 85-ти. Ни сора, ни мусора, все убрано и чисто. Я показываю на артпозицию и спрашиваю командира полка:

— Почему наши с пушками все время прячутся сзади? Пехота воюет, а эти господа у нас сидят за спиной. Сколько лет воюем, а пушек не видать на передке. Командир полка закуривает папиросу и упорно молчит.

Я смотрю на немецкую траншею. Брустверы обложены свежим дерном. В каждом срезе дерна вбиты деревянные колышки, чтобы при обстреле не стряхивало в сторону дерн.

Трогаемся с места, подходим к кустам. В кустах, параллельно первой траншее, тянется запасная. Она не глубокая, всего покален. С отсыпанной землей в обе стороны, будет по пояс. Но отрыта она не вручную лопатами, а специальной роторной траншейной машиной. Прикосновения лопаты нигде не видно. На всем протяжении и вправо и влево она одинакова, ровна и гладка. Видны лишь следы вращающегося ротора.

— Вот это да! — восклицают солдаты и молча посматривают на командира полка.

— Траншеи на фронте машинами роют!

— Сколько же нужно минут, чтобы километр пройти?

— Тыр-пыр и траншея готова!

— Она как человек шагом идет. Им от Балтики до Черного моря прокопать, что плюнуть!

— Могут! Могут!

— А толку что? Траншеи машиной роют, а драпают каждый раз.

— Я бы в такую траншею садиться не стал. Траншея должна быть зигзагами. А это что? В одном конце сядешь, а с другого на тебя ротный смотрит.

Мы переходим через траншею. Солдаты продолжают рассуждать.

— Смотреть противно! Такая канава нам ни к чему!

— Ладно, заткнись! Разговорились как бабы! — обрывает всех командир отделения. Командир полка молча смотрит на своих солдат. Редко приходится слышать ему солдатский говор. Своего просвещенного мнения он вслух не говорит. Махнул рукой неопределенно вперед, давая понять, что надо двигаться.

Мы снова идем один за другим, раздвигая кусты. Мы лезем через какие-то канавы и овраги. Теперь у нас под ногами проселочная дорога. Сколько мы прошли, где сейчас находимся? Я за картой не следил, сказать не могу.

Мы ждали, что вот-вот наткнемся на укрепленную и занятую противником линию обороны. Но случилось нечто такое, что немцы все бросили и неизвестно куда отошли. Наша задача теперь догонять их спокойно. Видно где-то соседи ударили и отрезали немцам пути отступления.

— Ноги чавой-то не идут!

— Брюхо, наверно, отвисло и отяжелело! — переговариваются меж собой солдаты.

Мы останавливаемся на привал. Командир полка шлет в тыл своего ординарца и вскоре командиру полка присылают жеребца, и он уезжает назад.

Вперед посылают стрелковую роту. Мы сходим с дороги, садимся на бровку, закрываем глаза и ждем, когда подойдут наши обозы.

Я поднялся с земли сел в повозку к нашему старшине и завалился спать. Походная колонна медленно подвигалась вперед по дороге. Повозки то ускоряли свой бег, то ползли еле-еле, то совсем останавливались и собирались в толкучку. Отчего стоим? Никто не знал, никто не выяснял. Стоим, значит надо.

Повозочные, сидя около оглоблей, закрывали глаза и тут же давали храпака.

Лошади в упряжках стояли смирно. Тоже видно спали. Но кое-где лошаденки тянулись к краю дороги, тянули губы, щипали клоки зеленой придорожной травы.

— Эй! Давай пошли! Чего поперек дороги встали!

Повозочные таращили глаза, подбирали обвисшие дудкой губы, трогали лошадей, и обоз снова стуча и скрипя, тащился вперед по дороге.

Лежа в телеге, я открывал глаза, потом поднял голову и огляделся. Сквозь сон я слышал чей-то голос, но не мог разобрать, о чем собственно кричали.

— Что-то у меня голова болит, — сказал я поднимаясь и садясь в телеге.

— Пощупай-ка мне лоб старшина. У меня вроде температура. Жарко мне что-то!

Старшина обошел телегу и положил мне руку на лоб. Я почувствовал его шершавую ладонь, она у него была холодная.

— У вас температура большая, гвардии капитан.

— Пока обоз стоит, я сбегаю мигом за фельдшером. Их повозка здесь, сзади недалеко. Я давеча их видел на дороге.

Пока стоял обоз, я перебрался в повозку к фельдшеру.

— У тебя малярия! — сказал мне фельдшер и дал хинина.

— Октябрь месяц! Какая может быть малярия? — ответил я.

С неделю я провалялся в телеге и в санитарной палатке у фельдшера.

При выписке за мной заехал старшина. По дороге он рассказал мне, что взвод разведки понес большие потери. Помкомвзвод получил тяжелое ранение в бедро. Потеряли убитыми четырех человек.