Ванна любви (СИ)

  После часа езды по пыльной дороге они подъехали к маяку, построенному в конце восемнадцатого века. Было жарко. Несколько человек спустились к воде и стали фотографироваться на фоне скалистого берега, маяка, моря, неба и всего, чего только можно было. Мамусик с дочкой тоже фотографировались. Делали они это, не торопясь, и, когда им пришло в голову сняться вместе, никого рядом не оказалось - все ушли в автобус. Дочка покрутила головой и, заметив его, что-то крикнула и показала пальцем на фотоаппарат. Он уже готов был спуститься вниз, как вдруг к дочке подскочил мужик в спортивных трусах. В автобусе этот мужик сидел на втором сиденье справа, вровень с Мамусиком, но по другую сторону прохода. Дочка недовольно пожала плечами и отдала фотоаппарат мужику.

  Он развернулся и пошел в автобус. Все сидели на своих местах, не хватало только троицы со второго ряда. Через пару минут появились и они. Первым в автобус поднялся мужик. На вид ему было лет тридцать пять, может, чуть больше. Он был загорелым, подтянутым, в белых шелковых трусах с широкими желто-голубыми лампасами. За мужиком шла дочка Мамусика. Она как-то странно задержалась, на предпоследней ступеньке, повертелась вправо-влево, платье ее приподнялось, и он смог лучше разглядеть ее стройные, но, отнюдь, не худенькие ноги. Из-за темных очков не было видно, куда она смотрит, но, скорее всего, она смотрела на него. Покрутившись и поулыбавшись, дочка поднялась в салон, подошла к мужику и забрала фотоаппарат. Пока она шла, она успела снять очки, и он поразился, насколько взрослым выглядело ее лицо: нос такой же курносый, как у мамаши, низкая переносица и холодный взгляд.

  Вот так да! Да, ей никак не меньше двадцати, а то и двадцати пяти!

  С этим он уже сталкивался. Стройные и легкие девочки оказывались девушками чуть ли не под тридцать. Бедра у них были узкими, физиономии улыбающимися, грудь - небольшой, а голосок - нежным и звонким, и, если им удавалось избежать морщин и желтизны, они вполне могли сойти за подростков. С одной такой девочкой-женщиной он познакомился, когда в студенческие годы ходил по алтайским горам. Тогда ему было двадцать, а ей - двадцать пять. Они лежали в палатке, и он чинил ей фотоаппарат... И там фотоаппарат, и здесь! Кругом одни фотоаппараты! Просто какой-то сексуальный фетиш! Ну, не стала бы говорить, что ей на пять лет больше, и все получилось бы по-другому! Хотя, вряд ли.

  По тем горам вообще ходили чуть ли не одни женщины. Они думали: раз одиннадцать перевалов за двенадцать дней, значит, будут мужики. Но не тут-то было! Мужики отдыхали, а перевалы преодолевали женщины. Лежа в палатках, они смотрели, как им чинят фотоаппараты, и надеялись сразу же расплатиться за работу. Но фотоаппаратов было много, а тех, кто их мог починить - мало. Вот и он тогда не смог ничего починить. Его бы и так отблагодарили, но он же был не железный! Да, девичьи плечи при темных очках еще ничего не значат.

  За дочкой в автобус поднялась Мамусик. На ней была длинная юбка в темно-зеленых разводах и такая же блузка с полукруглым декольте. Покачивая бедрами, Мамусик прошествовала мимо и опустилась на сиденье, обдав его затылок горячим дыханием.

  Они поехали дальше. Сколько же лет Мамусику? - думал он. Не меньше сорока, а выглядит... ну, не больше чем на тридцать! Вот что значит любить свое тело, ухаживать за ним, заниматься гимнастикой. На пляже он видел много тел: и молодых, и средних, и старых, обладательницы которых не отказывали себе в еде. Помимо семейно-женского праздника, на пляжах Черноморска царил праздник пышного тела, которое было хорошо и аппетитно лишь до поры до времени, а время это порой наступало слишком быстро. Попки и бедра становились рыхлыми и, не стесняясь, взывали о физкультурной помощи. Но физкультурная помощь многого требовала, и тогда бедра и попки прятались под гладкие чулки и колготки. Лежа в постели, они призывно изгибались, разглаживая кожу и продолжая радовать мужчин. Однако, случалось и по-другому, и пышные тела надолго сохраняли свою естественную прелесть и гладкость. Такой, по-видимому, и была Мамусик.

  После маяка они заехали к "Дому Попова", построенному еще при Екатерине Великой. Автобус остановился за воротами парка. Он вылез первым, перешел дорогу и спрятался в тени высокой туи. Дул легкий ветерок, пропитанный запахом соли. Он стоял, курил и ждал остальных. Наконец, из-за автобуса показался край темной юбки, раздуваемой ветром, белая рука, и на дорогу выплыла Мамусик. Двигалась она плавно и была похожа... на "Санта-Марию" - главную каравеллу Колумба. Мамусик доплыла до середины дороги, и вдруг ветер дунул сильнее, поднял подол ее юбки, растрепал волосы, она подняла руку к груди и стала похожа... неужели на Афродиту, выходящую из пены волн? Нет! На кого-то другого, но на кого? "Санта-Мария" еще туда сюда, но Афродита?! Пытаясь вспомнить, на кого похожа Мамусик, он так увлекся, что едва успел опомниться и отвернуться, когда она подошла поближе.