Ванзамия

Смотрю: кто-то взял меня под руку. Это был один из тех молодых энтузиастов, о которых я раньше упоминал, и он увел меня к себе ужинать.

Свежий воздух, прогулка, и бойкий, живой разговор понемногу вернули меня к сознанию настоящего; но я отвечал рассеянно, или совсем невпопад, что заставляло его иногда останавливаться и хохотать.

— Унаянге! Да что с тобой? Ты точно еще не очнулся от катастрофы, постигшей тебя на приступе.

Только тогда я хватился, что имя, которым он называл меня, стало уже давно, в кругу близких людей, моей кличкой; но до сих пор я на это не обращал внимания, объясняя себе эту странность одною из тех ребяческих, чисто случайных фантазий, которые наделяют нас в школе разными прозвищами.

— Эллиге! — сказал я, дивясь. — Объясни мне пожалуйста, отчего вы все, словно на смех, дали мне имя этого исторического лица?

— Ах, Боже мой! — отвечал он. — Да разве же ты не знаешь, что ты похож на него, как две капли воды.

— С чего ты взял?

— Я-то? Да разве же я один?.. Ведь это не миф… Портреты его и бюсты, и статуи существуют тысячами, во всех галереях. В столице стоит даже памятник, отлитый из бронзы, работы бессмертного Гамбо… Кстати сказать, мы давно уже собираемся дать домашний спектакль и заставить тебя разыграть его роль в этой самой драме… Несколько избранных сцен…

— Нет, сердце лопнет! — отвечал я, не подумав, как странен должен ему показаться, такой ответ.

— Это с чего?

— Так… драма произвела тяжелое впечатление… А впрочем, может быть, и не лопнет; но я, во-первых, плохой актер, а, во-вторых, — что толку если один из десяти будет похож?.. Кандамы вы, например, наверное уже не найдете.

Он промолчал.

— Ее достоверных изображений нет?

— Есть, — отвечал он спокойно. — И если желаешь, я завтра тебе покажу. Зайдем в музей. Там, в исторической галерее есть бюст.

Я замолчал, едва скрывая свое волнение.

За ужином собрался небольшой, интимный кружок: все молодые, горячие головы, — и разговор, слегка коснувшись разных вещей, вернулся, как он возвращался обыкновенно, к политике. Все были согласны в нескольких основных и, как нам казалось, бесспорных истинах. Положение, до которого дошло всемирное государство, представлялось нам чем-то чудовищным и мы не находили слов достаточно крепких, чтобы его заклеймить.

— Если бы Унаянге воскрес, — сказал один из гостей, — и полюбовался, каких результатов достигла наследница его традиционных прав, республика, — любопытно знать, что он сказал бы?

Усмешка зарницею пробежала по молодым, открытым лицам и взоры всех остановились на мне.

— Ну-ка! — сказал хозяин, — тезка, в котором быть может еще осталось несколько капель его благородной крови, — отвечай за отсутствующего.

— Сказал бы, — отвечал я, — что единственная надежда на леев, но что им нужен вождь, способный их разбудить от трехтысячелетнего сна и облеченный неограниченным их доверием.

— Браво! — воскликнула вся компания. — За здравие нового Унаянге!

Тяжелые золотые кубки наполнены были искрометным вином и все, обращаясь полушутя, полусерьезно ко мне, — осушили их разом до дна.

— И дай Бог скорее его найти! — прибавил кто-то.

— И дай ему Бог побольше надежных друзей!

Тосты следовали, заглушаемые рукоплесканиями. Кто-то запел старый, как мир, монархический гимн. Ему подхватили хором. Все были веселы и вино лилось до рассвета.

Я возвращался один по улицам сонного города и на душе у меня, несмотря на здоровую выпивку, было невесело. «Боже мой! — думал я. — Каких потоков крови потребовало бы осуществление нашего идеального пожелания, и какая жатва взойдет на увлаженной ею земле?..»