Варан

— Нет. Но Империя не знала больших войн уже давно… Вот только сейчас восстали лесовики. Но это очень далеко отсюда.

— Послушай, — она наклонила голову к плечу, — а, может быть, мы говорим на разных языках? Ведь странно, что ты, который пришел из такой дали… понимаешь меня. Значит, на самом деле ты не понимаешь. Ты говоришь на своем языке, а я складываю из этих звуков свои слова — и говорю по-своему о своем.

— Но мы же отвечаем друг другу.

— А мы и отвечаем о другом… Я рассказываю тебе о Моа… понимаешь? Который предал Аркимонора… ну чего тут непонятного? И земля, вместо того чтобы высосать души воинов Эхронона — высосала души всех! И теперь эти души мучаются…

— Но я же видел, что поле счастливо, когда за ним ухаживают…

Колдунья в изнеможении прикрыла глаза:

— Да. Ты хрюкаешь себе по-своему, мне просто кажется, что твои слова имеют смысл. На самом деле этот смысл вкладываю в них я… И удивляюсь, что ты не понимаешь. А ты и не должен…

— Ты хотела рассказать о лекаре, — напомнил Варан.

— Лекарь, — колдунья устало вздохнула. — Лекарь освобождает раненого от размозженной руки или ноги… чтобы тот не умер.

— Ты прекрасно понимаешь меня. Я говорил об убийце, ты вспомнила лекаря — так всегда бывает, когда один защищает свое право проливать кровь, а другой пытается его остановить. Тот первый говорит: это кровь под ножом хирурга… Я имею право, потому что так будет лучше всем, и даже отрезанной ноге, она ведь все равно пропала…

Голова ее склонилась на грудь. В следующую секунду колдунья вскинулась, как человек, который засыпает — и боится уснуть.

— Ты в самом деле очень одинока, — пробормотал Варан.

— Меня одной достаточно, чтобы убить тебя. Не строй планов, бродяга.

— А я и не строю… Ты маг. Ты — отверстие, через которое в мир проникает новое, чего прежде не было… Что это?

— Освобождение. Свобода.

— Кого ты освобождаешь?

— Сколько можно тебе талдычить… Я даже не знаю, как ты понимаешь мои слова. Наверное, тебе кажется, что я говорю про базар какой-нибудь, про ярмарку, про торги… Или о том, как лучше устроить дымоход в какой-нибудь грязной крестьянской дыре…

— Хочешь, я вымою пол? Здесь ведь есть вода поблизости?

— Ну вот, — она улыбнулась. — Я права… Тебе кажется, что мы говорим о пыли, о воде, о тряпках. Но все равно мне легче — я так давно ни с кем не говорила.

— Разве тебе не… неприятно жить в такой грязи?

— Грязь — не снаружи… Я жила в доме о ста огнях, под корнями стеклянного дерева… Эти деревья не растут. Они не растения вообще. Они — камни, кристаллы… Их называют деревьями, потому что они похожи. В подземелье светло… и всегда весело. Потому что корни проводят свет, как трубки проводят воду. Под землей свет яснее, чем солнечный. Там даже младенцы всегда смеются. Но там нельзя класть печи. Потому что от дыма тускнеют кристаллы. Поэтому там не было печи. Нам приносили горячие камни… кипящую воду… У нас ведь было много слуг.

— Не может быть, — сказал Варан.

— Мой господин был первым советником князя! У нас было столько слуг, сколько у тебя вшей…

— А что такое вши?

Она вздохнула:

— Ты говоришь на своем языке…

— Не может быть, чтобы ты родилась в доме, где не было печи!

— Я родилась в глиняной норе… Да, печь там была, потому что иначе эти несчастные животные, мои родители, умерли бы от холода… И, чтобы купить дрова, они продали меня моему господину…

— Тебя? Ты что, рабыня?

— Я устала. Твои слова сливаются, я не знаю, что такое «быня»…

Она засыпала. Она была измучена, истощена, и она была гораздо слабее, чем хотела казаться. Бессонная ночь и потрясение, вызванное Варановым визитом, одолели ее. Кроме того, Варану все-таки удалось ее убедить — неизвестно как — что он безопасен. Что угрозы для ее жизни нет.

— Послушай, — он подобрался поближе. — Где ты родилась? Где эта страна? Где правит ваш князь? Где «стеклянные деревья»?

Она всхлипнула и легла на шкуру — скорчившись, прижав колени к животу. Ее волосы улеглись большим неопрятным облаком.

Варан подождал минутку, потом поднялся.

Неслышно ступая, подошел к окну. Выглянул; отсюда видны были верхушки леса, и, наверное, дозорная вышка была бы видна тоже — если бы ее не опрокинуло той ночью, когда над холмами плыли «ожерелья»…

Варан оглянулся на лежащую в углу женщину. Вспомнил мерцание синего и белого, зеленые столбы огня… искаженное лицо Нилы. Вряд ли та, что спала сейчас на вытертой шкуре, имела о Ниле хоть какое-нибудь представление. Это его, Варана, собственный бред…

Он нащупал нож, висящий на боку под курткой. Старый проверенный нож. Еще подростком он зарезал им сытуху, а это куда труднее, чем перерезать горло спящей женщине.

…Связывать ее, конечно, не имеет смысла. Она освободится от любых пут и тогда уже не станет церемониться. Змея, ядовитая змея…

Ну-ка не обманывай себя, сказал трезвый внутренний голос. Ты не станешь резать ее во сне. Она это, сама не осознавая, учуяла — потому и свалилась, будто тебя здесь нет… Резать ты не станешь и перестань притворяться.

Варан поморщился. Она обездолит — или убьет — множество других женщин с детьми и мужьями, в то время как я мог бы…