Варда

Нагота – это точка, в которой сходятся области формальной и нравственной красоты. Это особая сфера. Обнаженное тело – мера красоты. Более того, психологически обнаженный человек, то есть искренний, не носящий никакой маски, – трогателен и прекрасен. Клео для меня – типичный «необнаженный» человек. Она очень красивая, но в любой ситуации окружает себя ширмами: суеверие, кокетство, гипертрофированная женственность. Это все потому, что она боится отдавать себя. Самоотдача оголяет человека и делает его беззащитным. Самоотдача – угроза для чувств. Поэтому каждый носит на себе панцирь. Именно это и исследуется в «Клео с 5 до 7». Мне, скорее, жаль Клео. Ужасно, когда человек настолько не готов задуматься о смерти. Клео из тех, для кого мысль о смерти становится такой неожиданностью, что повергает в полный хаос. Ей приходится поставить под сомнение всю свою жизнь, музыку, любовника и даже профессию певицы. Она все больше чувствует себя одинокой, пока не встречает солдата, совершенно безобидного парня. Но это не встреча каких-то исключительных людей. Никакого «нам было суждено встретиться», «мы предназначены друг для друга». Они говорят о любви. Он объясняет ей свой взгляд на вещи. И Клео понимает, что никогда не отдавала себя, никогда не бывала полностью обнаженной. Идея обнаженности визуально воплощается в позирующей подруге-натурщице, интеллектуально – в аллегорических речах солдата, а физически – в том, как Клео переживает последний час. Болезнь обнажает ее, потому что воздействует на тело. В какой-то момент в больнице Клео достигает вершины прозрачности и чистоты. В таком состоянии люди открываются другим людям. Перед Клео раскрывается другая жизнь с другими ценностями.

В начале фильма Клео – объект чужого взгляда; затем, сняв парик и выйдя на улицу, смотреть начинает она. Смотреть на других – это первый шаг феминизма. Не быть эгоистом, не искать свое отражение в зеркале, а просто смотреть на других.

Деми априори чувствует, что у людей есть доступ друг к другу. Они живут в естественном мире, в котором любовь – обычная вещь. А мой кинематограф полон преград и противоречий. Кинематограф Деми показывает реальность не как проблему, требующую решения, но то, что можно воспринимать как само собой разумеющееся. Я же ищу не простоты, а обнаженности.

В «Пуэнт-Курт» мизансценирование (mise-en-scène) было размещением (mise-en-place): нужно было просто расставить актеров перед камерой. Отношения персонажей выражались через их расположение в кадре, формальную соотнесенность друг с другом. В итоге они превратились в марионеток. Связи между образами и линии взглядов в этом фильме должны были стать синтаксисом, с помощью которого я и хотела высказываться. В «Клео с 5 до 7» герои были живыми, чувствовали. Даже если их поступки не всегда были реалистичными, они неизменно были обусловлены их физическим присутствием. В этом главное отличие от «Пуэнт-Курт». В «Клео с 5 до 7» я старалась придерживаться абсолютного реализма: никакого сгущения времени или пропусков. Реальное время, реальные жесты. Когда Клео надевает ожерелье, она берет его, вешает на шею и застегивает. Она надевает платье, меряет шляпы столько времени, сколько это занимает в действительности. Никаких монтажных уловок. Я не хотела ничего скрывать. Если бы я хотела показать ее за обедом, то показала бы, как она съедает пятнадцать ложек супа.

Один американский продюсер купил права на ремейк «Клео с 5 до 7». И вдруг у него их выкупила Мадонна. Она захотела сыграть Клео. Заказала сценарий английской сценаристке. Я встретилась с Мадонной, когда она была в Лос-Анджелесе. Она оделась на встречу очень по-девичьи: хлопковое платье, балетки, аккуратная прическа, никакого макияжа. Умная и внимательная. Она считала, что надо делать очень американский ремейк. Моя кинематографическая свобода ее смущала. Она была очень похожа на Коринн Маршан [исполнительница роли Клео], такое же округлое лицо. Я тогда поняла, почему она идентифицировалась с этим фильмом. Мы сидели в любимом заведении Джека Николсона и говорили с Мадонной так, как будто она моя племянница из провинции. Потом Мадонна становилась все более худой и знаменитой. Мы снова встретились. Она вспоминала о матери, умершей от рака. Теперь сюжет ее несколько пугал. Она уже не хотела делать ремейк в американском стиле. Мы подумали о другом варианте. В центре был бы страх СПИДа. Действие фильма происходило бы в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. Мадонна могла бы исполнять свои песни в машине и когда ходила пешком по городу с одним из тех бедных молодых американцев, что сражались по всему миру.

«Счастье»