Читаем Варфоломеевская ночь полностью

Я не спросил его, какие смуты он подразумевал, но поспешил в гостиницу, чтобы захватить мое оружие и сообщить Мари и Круазету о найденном попутчике. Они, естественно, обрадовались этому; и мы выехали в самом веселом настроении духа, рассчитывая после полудня попасть в Париж. Но по дороге лошадь Мари потеряла подкову и мы долго разыскивали кузнеца. Затем в Этампе, где мы останавливались завтракать, нас долго заставили ждать. Так что уже солнце садилось, когда мы в первый раз в жизни подъезжали к Парижу.

Красный отблеск заката покрывал восточные холмы, на которых облитые ярким светом выделялись башни и одиноко стоящая колокольня. Несколько высоких крыш, выделявшихся над другими, были также облиты ярким светом, и огромное темное облако, похожее на человеческую голову, висело над городом, постепенно переходя через все цвета, начиная с кроваво-красного, потом фиолетового и кончая черным, по мере того, как спускались сумерки.

Проехав через ворота и потом через несколько мостов, мы были совершенно ошеломлены непривычным шумом и суетою.

Сотни людей двигались взад и вперед по узким улицам. Женщины перекрикивались из окон домов. Колокола нескольких церквей звонили к службе. Наши непривычные к этому уши были оглушены. Глаза наши разбегались, глядя на эти высокие дома с их крутыми крышами, с прилепившимся местами к стене башням, на эти причудливой архитектуры церкви и на группы горожан, — некоторые из них были самого свирепого вида, — столпившихся по углам вонючих переулков и смотревших на нас, в то время как мы проезжали.

Но вскоре нам преградила дорогу толпа, собравшаяся смотреть на кавалькаду из шести сеньоров, которые переезжали улицу. Они ехали попарно, небрежно развалившись в седлах, перекидываясь словами и не обращая никакого внимания на собравшихся около них людей. Их изящная осанка и великолепие костюмов и вооружения превосходили все виденное нами до сих пор. За ними шли пешком с дюжину лакеев и пажей и через головы толпы до нас долетали их шутки и смех.

В то время как я смотрел на них, лошадь Бюре, испуганная, может быть, движением в толпе, попятилась на мою, и Бюре разразился ничем не вызванными проклятиями; но в тот же момент внимание мое было отвлечено Круазетом, который прикоснулся к моей руке своим хлыстом и воскликнул в большом волнении:

— Посмотри-ка! Разве это не он?

Я стал смотреть в указанном им направлении, насколько мне позволяла бесившаяся подо мною лошадь, испуганная Бюре, и взгляд мой остановился на последней паре кавалеров. Они переезжали поперек нашу улицу, так что я мог видеть их только сбоку ближайшего к нам всадника.

Это был чрезвычайно красивый молодой человек, лет двадцати двух, или двадцати трех, с длинными локонами, падавшими на его кружевной воротник, и в шелковом оранжевого цвета плаще. У него было чрезвычайно симпатичное и доброе лицо. Но он был незнаком мне.

— Я готов поклясться, — воскликнул Круазет, — что это сам Луи… Месье де Паван!

— Этот? — отвечал я, когда толпа стала расходиться и мы могли двигаться далее. — Ни в коем случае!

— Нет, не он! Другой, рядом! — воскликнул Круазет.

Но мне не удалось разглядеть другого всадника. Мы повернулись в седлах и пристально глядели вслед ему; насколько можно было видеть в сумерках, мне казалось, что фигура его напоминала Луи. Но Бюре, по его словам, знавший Павана, только смеялся над этим.

— Ваш друг гораздо шире в плечах! — И мне думалось, что он был прав, хотя много значил и покрой платья. — Они, наверное, возвращаются из Лувра, после игры в мяч! — продолжал он. — Адмиралу, верно лучше, потому что ближайший к нам был месье де Телиньи, его зять. Другой же, о котором вы говорили — граф де Ларошфуко.

При этих словах мы свернули в какую-то узкую улицу близ реки и могли разглядеть находившуюся неподалеку темную массу построек, которая, по словам Бюре, и была Лувром, жилищем короля. Из этой улицы мы повернули в короткий проулок и тут Бюре остановил свою лошадь и громко постучался в тяжелые ворота одного из домов. Было так темно, что, когда ворота открылись и мы въехали во внутренний двор, то могли разглядеть только высокий дом с крутою крышею, которая резко выдавалась на бледно-голубом небе и группу людей и лошадей в одном из углов двора. Бюре ничего не сказал им, но, когда мы слезли с лошадей, указал нам слугу, который должен был проводить нас к месье де Павану.

При мысли, что наше длинное путешествие кончилось и что мы вовремя успеем предупредить Луи о грозившей ему опасности, мы позабыли все наши мучения и усталость. Веселые, бросив повода Жану, мы побежали по лестнице за слугой.

Ура! Дело было сделано, наконец.

Дом, в то время как мы проходили по длинному коридору и подымались по лестнице, показался нам полным народу. Мы слышали голоса и не раз могли различить бряцанье оружия. Но проводник наш, ни разу не останавливаясь, привел нас в небольшую комнату, освещенную висячей лампой.

— Я извещу месье де Павана о вашем приезде, — сказал он почтительно и скрылся за тяжелой занавесью. При этом из-за нее до нас долетел шум разговора и звон стеклянной посуды.

Перейти на страницу:

Все книги серии Всемирная история в романах

Карл Брюллов
Карл Брюллов

Карл Павлович Брюллов (1799–1852) родился 12 декабря по старому стилю в Санкт-Петербурге, в семье академика, резчика по дереву и гравёра французского происхождения Павла Ивановича Брюлло. С десяти лет Карл занимался живописью в Академии художеств в Петербурге, был учеником известного мастера исторического полотна Андрея Ивановича Иванова. Блестящий студент, Брюллов получил золотую медаль по классу исторической живописи. К 1820 году относится его первая известная работа «Нарцисс», удостоенная в разные годы нескольких серебряных и золотых медалей Академии художеств. А свое главное творение — картину «Последний день Помпеи» — Карл писал более шести лет. Картина была заказана художнику известнейшим меценатом того времени Анатолием Николаевичем Демидовым и впоследствии подарена им императору Николаю Павловичу.Член Миланской и Пармской академий, Академии Святого Луки в Риме, профессор Петербургской и Флорентийской академий художеств, почетный вольный сообщник Парижской академии искусств, Карл Павлович Брюллов вошел в анналы отечественной и мировой культуры как яркий представитель исторической и портретной живописи.

Галина Константиновна Леонтьева , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Проза / Историческая проза / Прочее / Документальное
Шекспир
Шекспир

Имя гениального английского драматурга и поэта Уильяма Шекспира (1564–1616) известно всему миру, а влияние его творчества на развитие европейской культуры вообще и драматургии в частности — несомненно. И все же спустя почти четыре столетия личность Шекспира остается загадкой и для обывателей, и для историков.В новом романе молодой писательницы Виктории Балашовой сделана смелая попытка показать жизнь не великого драматурга, но обычного человека со всеми его страстями, слабостями, увлечениями и, конечно, любовью. Именно она вдохновляла Шекспира на создание его лучших творений. Ведь большую часть своих прекрасных сонетов он посвятил двум самым близким людям — графу Саутгемптону и его супруге Елизавете Верной. А бессмертная трагедия «Гамлет» была написана на смерть единственного сына Шекспира, Хемнета, умершего в детстве.

Виктория Викторовна Балашова

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги