Варфоломеевская ночь

Они схватились за свои шпаги. Но молодой монах с удивительным проворством засучил длинные рукава, завладел шпагой Буа-Дофена и встал в оборонительную позицию с самым решительным видом. В то же время его собрат вытащил из-под своей рясы кинжал, клинок у которого был дюймов восемнадцати длиною, и встал рядом с ним с не менее воинственным видом.

— А, канальи! — закричал он, — мы вас научим хорошему обращенью, поставим вас на место!

В одно мгновение трое негодяев, — кто раненый, кто обезоруженный, принуждены были выскочить в окно.

— Господи Иисусе! — воскликнула тетка Маргарита, — какие вы вояки, отцы мои! Вы делаете честь религии. Но при всем том, вот мертвое тело, а это неприятно для репутации гостиницы.

— О, ничуть не бывало. Он жив! — сказал старый монах. — Я вижу, что он шевелится, но я его сейчас пособорую. — И он приблизился к раненому, взял его за волосы и, приставив ему к горлу свой острый кинжал, собирался было отрезать голову, если бы его не удержала тетка Маргарита и его товарищ.

— Что вы делаете, боже мой! — говорила Маргарита. — Убить человека! Да еще человека, который считается добрым католиком, хотя, как я погляжу, на самом деле он не таков!

— Я предполагаю, — сказал молодой монах своему собрату, — что спешные дела вас призывают, как и меня, в Божанси. Барка пришла. Спешим!

— Вы правы, я иду с вами. — Он вытер свой кинжал и снова спрятал его под рясу. Затем оба храбрых монаха расплатились с трактирщицей и вместе отправились по направлению к Луаре, оставив Буа-Дофен на попечении Маргариты.

— Если не ошибаюсь, я вас где-то видел? — обратился молодой человек к старому францисканцу.

— Черт меня побери, ваше лицо мне тоже знакомо, но…

— Когда мы встретились с вами в первый раз, на вас было другое платье.

— А на вас?

— Вы — капитан…

— Дитрих Горнштейн, к вашим услугам. А вы — тот молодой дворянин, с которым я обедал недалеко от Этампа.

— Он самый.

— Ваша фамилия — Мержи?

— Да, но теперь я называюсь иначе: я — брат Амброзий.

— А я — брат Антоний из Эльзаса.

— Отлично. А куда вы направляетесь?

— Если смогу, в Ла-Рошель.

— И я тоже.

— Очень рад с вами встретиться… Но, черт! Вы меня поставили в ужасно затруднительное положение вашей предобеденной молитвой. Ведь я ни слова из нее не знаю, А вас я принял сначала всерьез за монаха.

— И я вас так же точно.

— Откуда вы убежали?

— Из Парижа. А вы?

— Из Орлеана. Мне пришлось прятаться целую неделю. Мои бедняги рейтары… мой корнет… все в Луаре.

— А Мила?

— Она перешла в католичество.

— А как моя лошадь, капитан?

— А! ваша лошадь! Я наказал розгами негодяя-трубача, который ее у вас украл… Но, не зная, где вы находитесь, я не мог вам ее вернуть. Я ее сохранял, поджидая, что буду иметь честь с вами встретиться. Теперь, несомненно, она принадлежит какому-нибудь негодяю паписту.

— Тс, не говорите этого слова так громко. Ну, капитан, соединим нашу судьбу и будем помогать друг другу, как мы только что сделали.

— Согласен! И пока у Дитриха Горнштейна останется хоть капля крови в жилах, он будет готов всегда драться рядом с вами.

Они радостно пожали друг другу руки.

— Но, послушайте, что за чертовщину они несли с этими курами, с карпом и окунем? Нужно сознаться, глупый народ эти паписты!

— Тс… еще раз. Вот и барка!

В таких разговорах они дошли до лодки, в которую и сели. До Божанси они доехали без особых приключений, если не считать того, что навстречу им по Луаре плыло много трупов их единоверцев.

Лодочник заметил, что большинство из них плывет лицом вверх.

— Они взывают к небу об отмщении, — произнес тихонько Мержи, обращаясь к капитану рейтаров.

Дитрих молча пожал ему руку.

XXIV. Осада Ла-Рошели