Во-вторых. Королевская власть тайны и неоплатонической Любви, творящая "революцию", преобразующую мир, абсолютно противоречит замыслу Варфоломеевской ночи. Резня выглядит противной смыслу той воображаемой истории, которую выстраивает власть, надеясь на наступление Золотого века, ожидаемого после хаоса войн и гражданских страстей. Карл IX называл Сен-Жерменский мир "своим договором и своим миром", и он считал его божественной милостью, призванной помочь королю объединить вчерашних противников в гражданском согласии, обеспечив возврат к религиозному единству. Вся его деятельность была в тот период направлена на сохранение согласия вопреки недоверию обеих религиозных партий. Мир, который он настойчиво защищал, должен был привести к изгнанию насилия с поля политической и религиозной деятельности, и очевидно, что свадьба Маргариты Валуа и Генриха Наваррского 18 августа 1572 г. стала итогом долгой королевской работы, направленной на прочное примирение мятежных религиозных группировок. Политическое деяние, определяемое самой Екатериной Медичи как дело "доброты и человечности", предстает в виде искусной игры, где были распределены роли между королем и его матерью: Карл IX поддерживает план гугенотов по вторжению во Фландрию против Испании в то время, как его мать этому противится. Это не помешало отказаться от воинственного плана в результате искусных манипуляций на совете 9 и 10 августа. Королевская свадьба, ненадолго задержанная смертью Жанны д’Альбре, происходит 18 августа в соответствии с церемониалом, предусматривавшим, что группы католиков и гугенотов будут идти навстречу друг другу, в точности следуя драматургии гармоничного слияния противоположностей; а также сообразно тому, на что, как считали, указывало расположение планет. Свадьба, без сомнения, являлась чем-то большим, чем просто укреплением мира путем политического альянса. Ритуальное бракосочетание принца-гугенота и принцессы-католички, без сомнения, отсылало к воображаемому миру неоплатонической магии: возможно, церемония была организована в соответствии с астрологическими расчетами, символизируя союз Венеры и Марса, и призвана была свершить магическое действо над королевством, демонстрируя образ Марса, бога войны и символа человеческих страстей, покоренного красотой Венеры, богини Любви.
В-третьих. Очевидно, королевская интерпретация хода истории как возвращения Золотого века оказывается внезапно сломленной покушением на Колиньи. Сомнительно, чтобы оно было вдохновлено королевской властью, как думало большинство современников и историков, полагавших, что Екатерина Медичи стремилась тем самым помешать главе гугенотов отправиться вместе с гугенотским дворянством в Нидерланды для оказания помощи инсургентам. Ибо вне зависимости от своего исхода это покушение было бессмысленным, поскольку оно перечеркивало все усилия по установлению мира, как это и показал дальнейший ход событий. Похоже, что за спиной Морвера, обеспечив ему поддержку после покушения, действовала семейная солидарность лотарингских принцев и в особенности герцога д’Омаля. Так, по словам Маргариты Валуа, Карл IX якобы был уверен, что "Морвер нанес этот удар при подстрекательстве монсеньора Гиза…", и в первый момент он имел весьма твердое намерение свершить суд. Была ли это только дворянская вендетта, или следует предполагать политический заговор? На этот счет невозможно узнать больше того, что нам уже известно. Для хода истории было важно, что подозрения сразу же легли на Гизов и что монархия не только сама рисковала попасть под подозрение в соучастии, но и оказалась в крайне нестабильном положении.