Варфоломеевская ночь

А Генрих Валуа, совсем потеряв голову от горя, в религиозном фанатизме продолжал устраивать одно за другим молебственные шествия в память, об умершей. Во время одного такого «выступления» кардинал Карл Лотарингский, которому сан не позволял избегнуть церемонии, серьезно заболел, видимо, здорово простудился на холодном ветру. Эта болезнь, вызвавшая воспаление легких, и свела его в могилу 26 декабря того же года.

Королева-мать, видя такое серьезное положение дел, наблюдая полную бездеятельность сына и получившая известие о том, что Конде вот-вот будет здесь, забила тревогу и попросила Д'Амвиля вступить с нею в переговоры. Маршал отказался, решив, что, как бы то ни было, их все же следует вести не ему, а Конде или Алансону, которые занимали первые роли. В связи с этим он послал к Алансону эмиссара, дабы тот посоветовал герцогу немедленно бежать, но гонец был пойман и казнен.

Кампания не удалась; все понимали это. Подошел Конде и в обмен на дочь маршала заключил с неприятелем временный мир. Страсти улеглись. Генрих развернул войска и помчался в Реймс на свою коронацию, которая и состоялась тринадцатого февраля следующего года.

Осталось досказать совсем немного. Герцог Алансонский бежал из Парижа в сентябре 1575 года и возглавил армию протестантов. Генрих Наваррский бежал в Ла-Рошель в феврале следующего года. Конде вернулся в Германию, собрал еще большее войско и под флагом принца крови герцога Алансонского вновь собрался вторгнуться в пределы французского королевства, но королева-мать, пойдя на уступки и пообещав сыну отпустить маршалов из Бастилии, запросила мира, и он был подписан в Болье в 1576 году. Франция раскололась. Согласно договору Алансону достались Анжу, Турень, Мен и Берри, наваррскому королю — Гиень и Беарн, принцу Конде — Пикардия. Гизы получили пять областей.

Все это произойдет в течение двух следующих лет, но туда я уже не поведу читателя, ибо мой труд на этом закончен. Пусть он сам, если ему это интересно, заглянет в исторические хроники, относящиеся к той эпохе, и прочтет, а заодно и о положении крестьянства в эпоху религиозных войн. Дотошные критики и исследователи тех времен наверняка поднимут возмущенный голос, и в общем-то, правильно сделают, а потому напишу несколько строк, ибо картина, предложенная на суд читателя, будет неполной. И помогут мне собственные умозаключения, а также наши замечательные российские историки: профессора, доктора и кандидаты исторических наук.

Конечно же, простому народу жилось необычайно трудно в эпоху религиозных войн, раздиравших страну на части и доводивших его до крайнего обнищания вдобавок к бесправному положению. Но ни о каком восстании они и не помышляли, хотя были предприняты безуспешные выступления против солдат и наемников, беззастенчиво грабивших и убивавших их, а порою и сжигавших целые деревни. Им были неведомы мотивы действий враждующих партий и, хотя в основной массе они придерживались старой веры, но ненавидели всех. Ибо подвергались грабежам, зверствам и насилиям как со стороны одних, так и других. И если бы появился в их рядах лидер, способный заставить взяться за оружие, то он оказался бы в большом затруднении, не зная, против кого же выступать: католиков, гугенотов или наемников, которых приводили те и другие. К тому же он прекрасно понимал бы, что, вздумай они взбунтоваться, как паписты и протестанты немедленно объединятся и жестоко расправятся с любым выступлением против дворян. Отсюда их бездеятельность и только глухой ропот, стенания и проклятия, посылаемые в адрес дворян и короля.

Памфлеты монархоманов, наводнившие страну, объявляли тиранами королей, злоупотреблявших властью, и призывали народ к изгнанию неугодного правителя, либо его казни. Но под народом они подразумевали представителей дворянской знати: принцев, герцогов, графов и баронов. О простолюдинах не упоминалось как о сословии. Один из памфлетистов призывал дворян не допускать господства черни, дабы она не пошла войной; другой — известный публицист Дюплесси-Морней, прозванный «гугенотским папой», называл народ «многоголовым чудовищем». Но слово «народ» главенствовало во всех памфлетах. Он создал королей, и они обязаны своим существованием именно народу, и служить они должны только ему. Без согласия народа король не мог ни заключить мира, ни объявить войну и не мог нарушать ни прав, ни привилегий тех, кто его выбрал.

Но к чему сводились все эти тезисы? К заботам о правах и положению народных масс? Отнюдь нет. Но лишь о выгодах дворянства скрывающегося под словом «народ», здесь шла речь, о возвращении к конституции Меровингов и Каролингов, при которых лучшие люди королевства выбирали себе вождя.

Вот, пожалуй, и все о положении трудового крестьянства в эпоху религиозных войн, которое их же и оплачивало бесконечными чрезмерными налогами и поборами. Еще более углубляться в этот вопрос, пожалуй, не следует.

Однако народ все же поднимет голову: вспыхнут восстания против дворян во многих областях Франции; но произойдет это уже к концу шестнадцатого столетия.