Варфоломеевские ночи (СИ)

- Замешкался, замешкался. Меня трибуна зовет. Вот вам, ребята, еще пятьсот марок, честное слово замешкался. И это архи плохо, товарищ.

- А, товарищ? Гм, не понять, то ли баба, то ли мужик. Давай пятьсот и проходи, товарищ, гагага!

Ленин проскочил в заполненный зал и тут же направился к президиуму.

- Я вождь мировой революции Ленин. Не удивляйтесь, товарищи. Я выступаю вторым.

- Ну, если ты вождь - садись, - сказал председательствующий. - А, по поводу выступления, посмотрим. Сиди пока, не рыпайся.

Едва первый выступающий Володин закончил свою речь, Ленин тут же, не дожидаясь объявления о предоставлении слова следующему оратору, захватил трибуну и начал нести всякую чушь.

- Товарищи! Революция, а где революция там контрреволюция: земля крестьянам в цветочных горшках, мир народам после победы коммунизма во всем мире, фабрики и заводы рабочим, после их смерти, а пока что они имеют право там работать и что ими руководят не капиталисты, а революционные массы с ружьями наперевес. Что не так пифпаф, или в каталажку и прямо в Сибирь. Там, знаете, очень хорошо: я сам сибиряк. Я кончил. Будут ли вопросы?

- Как понять: земля в цветочных горшках?

- Очень просто. Крестьяне же разводят цветы. Где они разводят? в горшках. А что в горшках? Земля. Каждый крестьянин имеет право на землю в цветочных горшках. Крестьян в России много, миллионы. Представляете, сколько тонн земли они израсходуют для того, чтоб наполнить горшки и посадить цветы. Понятно, товарищи? Далее. Я предлагаю грабить кулаков, отбирать у них землю, имущество. Кулаки - ваши враги.

- Ты что, рехнулся, лысый черт. Кто народ будет кормить? И что это за философия Иуды: земля - крестьянам в цветочных горшках? Братцы, гоните этого прихвостня, не пускайте больше на собрания, и не давайте ему слова.

- Ха, я сам взял слово. Я представитель пролетариата, я его вождь. Я вождь мировой революции, а вы заражены философией кулачества как класса. А земля все равно принадлежит крестьянам, они на ней будут трудиться в поте лица... все вместе, в коллективных хозяйствах, там будут получать пайки. Каждому крестьянину паек в зависимости от того, как он будет трудиться, сколько норм будет выдавать на гора. Долой кулаков, долой капиталистов.

В Ленина полетели яйца. Откуда взялись эти яйца, никто не знает. Ильич потом в кругу своих единомышленников хвастался, что это из уважения к вождю рабочих и крестьян.

- Э, крестьяне, как и пролетариат всего лишь навоз истории, - сказал Бронштейн-Троцкий. - Их надо уничтожить, выбросить этот навоз, пусть удобряют землю. А Россию надо заселить евреями. А потом, постепенно уничтожить поляков, немцев, французов и снова заселить евреями.

- Нас не хватит, - расхохотался Ленин.

- Распорядимся. Пусть еврейские девушки ходят раздеты, бросаются на шею евреям из Европы и Америки и больше рожают. Мы разрешим снять с себя одежду, пусть расхаживают по улицам и площадям и хватают мальчиков. А почему бы нет, Владимир Ильич?

- Я тоже над этим думал, но гусских будем уничтожать постепенно. Мы этих дураков вооружим и двинем сначала на поляков, потом на немцев. При их помощи завоюем Европу, а потом посмотрим. Ты, Бронштейн, не торопись, а потом как говорят украинские дураки: не лезь вперед батьки в пекло.

- Ты, коротышка, не задирай нос. Я не меньше сделал для пролетариата, чем ты и мой авторитет в партии огромный, -не сдержался Бронштейн.

- Именем мировой революции молчать, - выкатил глаза Ленин. - Дзержинский! подать сюда Дзержинского. Контрреволюция на носу. Ты, Бронштейн, - контрреволюционер, - громче обычного закричал Ленин.

- Ну, ладно. Евреи ссорятся - все равно, что мирятся, - примирительно произнес Бронштейн и схватился за брючный ремень.

- Мне секс не нужен, у меня Инесса есть и то я не знаю, куда ее девать. Но ты не думай, я не против однополых браков. Пролетариат должен быть свободен в выборе формы секса.

Кацнельсон застегнул брючный ремень и обнял своего друга Ильича.

- Ты знаешь, я тебя безумно люблю и потому жду взаимного ответа, взаимной любви в чисто политическом плане. Вот, допустим, мы победим, мы эту дикую страну заселим евреями, но евреи тоже нуждаются в руководстве. Я тебе уступаю первенство, но ты не вечный, можешь помереть в любое время. На тебя может быть совершено покушение, могут застрелить, повесить, и тебя нет. А мир останется без вождя, - как так? Это невозможно, это недопустимо, это аморально. Чтобы избежать этой всемирной катастрофы, нужен наследник. И этим наследником может быть..., я могу быть. А ты не готовишь меня в приемники, ты все мимо. Ты поглядываешь на Апфельбаума, а на меня нет. Ноль внимания великому человеку, каким являюсь я.

- Это мое дело на кого мне поглядывать. Апфельбаум, например, пишет за меня мои великие произведения, своего рода инструкции для всего человечества. А ты, Кацнельсон, мне только пятки лижешь. Одними фразами отделываешься. И то у меня крадешь.